- Вы очень интересно рассказываете, - сказал он.
Почему-то они опять перешли на «вы», но не заметили этого.
Она повернулась, посмотрела широко на Мухина. Глаза были долгие и дымчатые. Он только сейчас это заметил.
- Ой, да ну что вы, неужели вам интересно со мной? – она еще ближе придвинула к нему лицо, расширив глаза.
Забавно это получалось у нее, как в кино. «Ей бы актрисой быть», подумал он. «Жанной Прохоренко. Да она, пожалуй, натуральнее… Смешная!»
- Интересно, - подтвердил он.
И вдруг взял ее за локоть. Она рассмеялась и вскочила.
- А знаете, мне все равно сейчас корову доить. Давайте я вам молока налью…
- Вы и доить умеете?
- Где ваш бидон?.. Ага, я все умею, что надо в колхозе.
Она весело вышла.
Он сказал ей вслед:
- Ты универсальна, моя бэби, - насмешкой стараясь скрыть какое-то неясное чувство. – Ты просто чудо! Я убит.
Он поплелся к сараю, где девушка доила корову.
… Потом он шел домой, с тяжелым бидоном в руке, в бидоне шепталась пышная пена, парное молоко булькало. Он шел не спеша, кружным путем, огородами. Вечер какой теплый и душистый! Вечер напоен медным звоном цикад. Что это цикады сегодня громкие необыкновенно? Оскар слушал не их, а себя: он ощутил в себе тишину, покой. Какую-то умиротворенность и легкость, как бывает на душе и в теле после долгого купанья. Хорошо бы это чувство сохранить в себе на все жизнь!
Сохранить. А как? Грибы вот консервируют, и ягоды тоже, даже их сок и аромат сохраняется. А этот чудесный вечер – со всеми этими запахами, цветами, таинствами – разве его засунешь для сохранности в бак или в трехлитровую банку? Счастья не засолишь. Не замаринуешь свой час блаженства, своей тихой радости, своего покоя.
А то бы… Эх, а если бы это было возможно! – размышлял он с полной серьезностью. – Вот, скажем, в мире слякотная поздняя осень, на душе – сквозняк, брр… Или зима, холодрыга… - а ты взял, вскрыл баночку июня и хвойного леса, сунул нос в бачок летнего вечера… Как хорошо! Почему до сих пор не изобрели такого? Куда смотрят ученые! Занимаются там чем-то, ракеты, комбинаты, ерундой разной. А вот до этого недокумекали. Позор!
Он и не заметил, как дошел до самых Глинок. Вот и крыльцо, голос Ларисы:
- Оскар! – опять кличет его по-псиному, с ударением на «о». – Все в порядке? Есть молоко?
Мухин кивает. Сейчас неохота ему отвечать. Он вдруг почувствовал, что очень устал от этого похода. Какую-то пустоту в душе, вялость он вдруг ощутил. Странно! А Ларисин голос кажется слишком резким, словно бы насильственно колотится в уши.
- Заходи, заходи, Оскар! Я тебя сейчас молочным коктейлем угощу. Ты ведь хочешь коктейля?