Бегал Мансур Дупло к другим советоваться. Пришел к соседу князю Фаддею Затонскому. Мол, что скажешь, соседушка-князь.
Конечно, рад был бы князь Фаддей Затонский, если бы царь Иван действительно отрекся от трона. Однако ушел он от прямого ответа. Осторожен, осмотрителен князь Фаддей.
Пошел боярин Дупло к другому соседу, к боярину Истоме Лыкову. Конечно, рад был бы Истома Лыков, если бы царь Иван покинул русский престол. Однако вслух свои мысли произносить не стал. Выжидал, осторожничал боярин Истома Лыков.
В своем послании царь Иван говорил не только о желании уйти от власти. Он высказывал также жалобы на бояр и приказных людей, упрекал их в нерадивости и даже в изменах.
Заёкали боярские сердца.
Из Александровой слободы царь Иван обратился и к черному, то есть к простому посадскому люду. Однако тут уже не было грозных суровых слов. Писал царь, чтобы посадские люди «никакого сумнения не держали», что опалы на них не будет и царского гнева нет.
Забурлила Москва.
Устали они от боярских смут. Они – за царя Ивана. На стороне царя и купеческий люд. Поощряет государь дела торговые. «Наш он царь, хотя и крутой, и грозный. Не нужно царя другого».
Должны были высказать свое мнение князья и бояре.
Чертыхнулся боярин Мансур Дупло. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
Чертыхнулся князь Фаддей Затонский. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
Чертыхнулся боярин Истома Лыков. Однако сказал:
– Не нужно царя другого.
И другие князья и бояре за царя Ивана слова сказали.
В Александрову слободу были направлены посыльные. Просили они, чтобы царь Иван «государства своего не оставлял» и всем владел и правил, как посчитает нужным.
Принял Иван Грозный послов из Москвы. Выслушал. Согласился остаться на русском троне. Ушли посыльные.
Сверкнули глаза Ивановы. Налились свинцом:
– Ужо!
Сжались в кулаки, до боли в пальцах, царевы руки. Поднял он посох и грозно по полу стукнул.
Дивились все на Гришку Плещеева.
– Ну и ну!
– А зачем же собачья морда у седла?
– Шерсть-то, шерсть-то к чему, как метла, на конце кнутовища?
Ухмылялся Гришка. Выпячивал губы:
– Для опознания.
Сидит Гришка на высоком коне. Сверху на Гришке грубая, почти нищенская роба. Откинул край: с внутренней стороны роба подбита овчинным мехом. Откинул сильнее. Под робой – нарядный кафтан. Суконный. Золотом шитый. Заметили люди – снова мех, но не овчинный теперь, а то ли куний, то ли соболиный. Дорогой, редкий.
– О-го!
Но не столько людей поразил Гришкин наряд – бедная роба и дорогой кафтан, – сколько то, что к шее лошади, на которой сидел Гришка, была привязана собачья голова. В руках у Плещеева плеть. На ее конце метелкой болтается кусок шерсти.