Да хоть бы и отдал. На кой черт русским Ломбардия? Чистая судьба сюда уже не просится: «Вопили жертвы, плакали собаки, но постепенно все сошло на нет -от пережитых зря двух тысяч лет».
Далее из пены дней возникает случай: Мирабо пролетарских прав, стряпчий публицистических запоров, псевдорусский и псевдоеврей Ульянов-Ленин, мечтающий за кружкой базельского пива о нисходящей с неба революции на отдельно взятую Швейцарию.
Генерал Людендорф активно вмешался в революционную географию мечтателя: не Швейцария, а Россия. Езжайте туда, геноссе. Денег дадим, вагон опломбируем: свобода, равенство и братство без права выхода на европейские перроны. И вот уже тупая инерция железнодорожной тяги двигает десант гешефтмахеров через три границы - на свержение воинственно-беспечной империи.
Картавых буревестников поджидал, выникнув из Бутырки, ясновельможный товарищ Дзержинский в черном пальто и фетровой шляпе, со списком провокаторов в кармане.
О гениальной дерзости Ленина речи не идет, зато каков замысел Людендорфа - комфортабельный переход Суворова через Альпы! На Финляндском вокзале - броневик напрокат и дезертиров тьма: «Даешь революцию!» Дали. А вопрос остался: «Где же ты, тайна довольства народного, в жизни пейзанина, ныне свободного?..» С евреев нынче взятки гладки. С поляков тоже.
И то верно. Мордобой-то отечественный имел место, не местечковый. Лапсердачные энтузиасты и праздные шляхтичи ему только подпевали, положив «Хаванагилу» на слова Адама Мицкевича: «Прославим, братья, сумерки свободы!» Ничего более вразумительного из базельской пены не выдуешь. Славили. Ишо как. Постарались всюду - от царских палат до общественных сортиров, где массовый поиск народного довольства оставлял на стенах милый вензель «х» и «у»...
В остальном - дело обыкновенное: вопили жертвы, плакали собаки, визжала русская картечь.
Джинн из Бутырки
Как ни старался Феликс Эдмундович стать железным кадром для Владимира Ильича, получалось у него неважно. Годы в Бутырке, на каторге, в ссылке, руководство революционным восстанием в Варшаве и даже то обстоятельство, что, если бы не ФЭД, революция захлебнулась бы в измене еще во чреве партии - ничто не перевесило нестерпимую для соратников природную польскую спесь. Дзержинский так и не стал членом Политбюро. Куда менее авторитетные функционеры легко обходили его на карьерной лестнице. Ленин не особо жаловал Феликса, а Сталин и того менее. Аскетичный ФЭД со своим революционным фанатизмом нужен был партии до тех пор, пока в стране царили анархия и саботаж, а потом его бы наверняка расстреляли.