Пока ученик отмечал это, наставник выжидающе смотрел в его сторону. Лишь спустя мгновение Тамир понял, чего он ждет и, торопясь, начал читать упокойный заговор. Слова на языке Ушедших давались с трудом — гортанные звуки царапали горло и падали в студеный воздух, словно пригоршни камней. Мужики взялись за лопаты и по крышке домовины застучали комья земли. Бабий плач перешел в надрывный горестный крик.
— Хватит глотку драть, — негромко сказал крефф вдовице, и что-то было в его голосе такое, отчего несчастная осеклась на самой высокой ноте, — от воплей твоих он не оживет. А подняться может. Заговор еще не в силе.
И он усмехнулся, видя, как исказилось в ужасе лицо женщины.
Тамир похолодел. Наставник… врал! Бесстыже, пользуясь невежеством окружавших его людей. Послушник-то знал — мертвяк не встанет, заклинание отзвучало, оберег брошен, земля и та отчитана. Уж чего-чего, а тщания Донатосу было не занимать. Так зачем же он не дает осиротевшей родне выплеснуть горе?
— Дык день же еще, — незаметно подошедший староста, озадаченно почесал затылок, — они ж днем спят. Пущай Свирка поплачет, отведет душу.
— На поминках пусть завывает, — ответил колдун и заключил, — собьет вот этого дурня своим ором, весь обряд псу под хвост полетит.
И Тамир в этот миг понял — креффу просто надоело слушать причитания несчастной бабы.
Ночевать ученика обережника отправили в дом вдовы. Сельчане рассудили, что ей так будет спокойнее. Все ж с колдуном не столь страшно встречать первый после похорон заход солнца.
Заплаканная Свирка была старше своего постояльца от силы лет на пять, и привечала парня как могла. На стол были поставлены лучшие яства, и даже глиняная плошка — единственная расписная в доме.
Темная баба не знала, как угодить высокому гостю и почтительно величала его «господином». От этого юному послушнику становилось неуютно и тошно, будто он, не имея на то права, получал что-то, еще не заслуженное.
Креффа же принимали в самой богатой избе — у старосты.
Ночью, лежа на хозяйском месте — на широкой лавке, укрытый теплым меховым одеялом, Тамир долго не мог уснуть. Слушал, как за плотно закрытыми ставнями свистит ветер. От глухого отчаяния и тоски в этот миг спасли только мысли об Айлише. Как она там? Скучает, наверное…
В другом углу жалко всхлипывала под тощим одеялом безутешная вдовица. Под ее тихий плач парень, наконец, погрузился в смутную полудрему.
Утром, когда его лошадка трусила следом за жеребцом Донатоса, невыспавшийся, разбитый, озябший Тамир проклинал Дар и свою судьбу, которая так насмеялась над ним, дав способности к тому, от чего у всякого волосы дыбом станут.