В дальнем углу звякнул металл.
Свет фонаря запрыгал по стене и застыл возле холодильного агрегата с развороченными от взрыва внутренностями.
Там сидел человек, пристегнутый наручниками к одной из труб решетки конденсатора. Он был одет в теплое обмундирование охранника, но без оружия. Яркий свет ослепил его — эсэсовец опустил голову и нервно заерзал.
— Говорите с ним громче. По-видимому, контужен, — предупредил комендант. — И слишком близко тоже не подходите. Он не в себе, может быть опасен.
Ученые приблизились к солдату. Профессор Майер присел на корточки и спросил громко, с расстановкой:
— Вы меня слышите?.. Расскажите, что здесь произошло. Я хочу вам помочь.
Эсэсовец медленно поднял голову, и профессор увидел его глаза, блестевшие в странном непонятном возбуждении: зрачки залили чернотой почти всю радужную оболочку. Такой взгляд ученый встречал и раньше — у людей после неудачного сеанса гипноза. Но в глазах этого человека поселился животный страх.
— Она живая… живая, — бесцветным голосом ответил солдат, с опаской покосившись на саркофаг. — И вы ничем мне не поможете… и себе тоже. Она всех нас сожрет.
— Что вы имеете в виду? Кто желает нас… съесть?
Солдат горько усмехнулся.
— Тварь, которую вы раскопали… Она разговаривала со мной и Гюнтером.
— Как рептилия могла с вами разговаривать, если она заморожена? Она неживая, понимаете?
— Зачем же вы ее тут держите?
Вопрос смутил профессора. А охранник продолжил:
— Я не знаю… Оно было в моей голове. Эти звуки… Я думал, что спятил… А может и действительно свихнулся, но не заметил этого…. Почему я не верил Зуфферту? Почему? Ведь он меня предупреждал, предупреждал…
— Вы помните, что с вами произошло дальше?
— Не помню… — Охранник будто прятал взгляд. — Я слышал только голос этой твари.
— Голос?..
— Да.
— Вы и сейчас слышите этот голос?
— Нет. Он умолк. Не знаю, почему и каким образом, но умолк. Может быть навсегда, а может, и нет. Не знаю. Мне страшно…
— Вы помните свое имя? Как долго вы здесь находились?
Солдат затравленно посмотрел на Майера, попытался что-то вспомнить, словно искал в глазах профессора подсказку.
— Я… не помню, — обреченно выдавил он и совсем сник, снова опустив голову.
Профессор поднялся и подошел к коменданту.
— Думаю, здесь все ясно, господин комендант. У вашего солдата явное психосоматическое расстройство.
— Что? — не понял Штольц.
— Самовнушение, — деловым тоном сказал Майер и, вспомнив учебник по психиатрии, добавил: — Плюс аменция.
Штольц нахмурился. Мудреное слово профессора было ему незнакомо и потому вызвало раздражение. Посчитай штандартенфюрера кто-либо неучем, могла пострадать его репутация всезнающего человека. А она была особым даром людей его должности, престиж которой следовало поддерживать. Но в бункере кроме него, ученых и проштрафившегося охранника никого не было.