Ибо за занавесками находилась мадам де Монбазон в компании с неким дворянином, и оба исступленно занимались любовью в амбразуре окна.
Итак, для соперницы мадам де Лонгвиль не составляло труда перевести на общепонятный язык письма, и мадам де Монбазон проделала это с присущим ей злобным остроумием. На следующий день весь Париж со смехом повторял, что белокурая герцогиня – любовница Мориса де Колиньи.
Принцесса Конде с большим неудовольствием узнала, что мадам де Монбазон распространяет клеветнические слухи о ее дочери, и обратилась за защитой к регентше. Двор тут же разделился на две враждебные партии: «важные особы» поддерживали мадам де Монбазои, а противостояли им друзья Мазарини.
Анна Австрийская, ощущая неловкость от того, что приходится вмешиваться в любовную историю, приказала все же выяснить все обстоятельства дела. Обнаружилось, что послания, написанные вовсе не мадам де Лонгвиль, а мадам де Фукроль, были адресованы графу де Молеврье.
Под давлением всего семейства Конде королева объявила, что мадам де Монбазон должна принести публичные извинения принцессе.
«Важные особы» расценили это решение как чрезвычайно несправедливое, оскорбительное для Вандомов и Гизов. В результате был составлен заговор с целью убийства Мазарини…
Последствия могли быть сокрушительными для всего королевства. Таким образом, трон едва не рухнул из-за двух любовных писем…
* * *
В назначенный королевой день мадам де Монбазон, «роскошно одетая», водрузив на голову плюмаж из красных перьев, унизав пальцы драгоценными перстнями и скривив рот в презрительной улыбке, явилась во дворец Конде.
Едва завидев ее, обрадованные лакеи поняли, что дело добром не кончится, и поторопились занять лучшие места, дабы ничего не упустить из предстоящего зрелища.
Мадам де Монбазон провели в гостиную, где в окружении многочисленных друзей ее ожидала принцесса. Герцогиня вошла с полной непринужденностью. Смерив высокомерным взором мать своей соперницы и не сочтя нужным поклониться, она стала зачитывать извинение с листка, приколотого к вееру. Она вела себя чрезвычайно надменно, и на самом лице ее, казалось, было написано: «Все эти жалкие слова я не ставлю ни в грош».
Дойдя до фразы «заклинаю поверить мне, что всегда буду с должным уважением относиться к вам, равно как и к мадам де Лонгвиль, чьи добродетели и достоинства общеизвестны», она громко фыркнула, и это привело присутствующих в негодование.
Взбешенная принцесса Конде, скрипя зубами, произнесла несколько любезных ответных фраз, подсказанных ей регентшей, и в гостиной установилось тяжелое молчание. Мадам де Монбазон насмешливо улыбнулась и, не простившись, удалилась.