- Но к чему нам эта корчма, мой брат, - есть у меня дом, жена, дети, вот там за костелом Босых кармелитов. Такого гостя я не уступлю самому почтенному корчмарю!..
Богун выпустил Бронека из объятий, печально покачал головой и вытер слезы. Совсем тихо, скорбным голосом, произнес:
- Изгнанный я, мой Бронек! Не Карпом, а Федором называют теперь меня, и в этот дальний край я пришел, рискуя своей головой, разыскивая мать моего хлопчика Мартынка, которую он уже давно не видел...
- Изгнанник? - с неожиданным восхищением переспросил Бронек. - Так это же наша гордость, сто крот дяблов! [сто чертей! (польск.)] Федор? Бардзо добже, хорошо, пан Федор. Я тоже изгнанник, осужденный... Называюсь теперь Вацлавом, Вацеком. Тот кровожадный зверь стал плохо видеть, и я молюсь пречистой деве, чтобы он поскорее ослеп и не видел, как Бронек с паном полковником будут смеяться над ним и благодарить бога или дьявола за справедливость...
- О, вижу... еще есть порох в пороховницах... Ну что же, веди, брат Вацек, веди в свой дом, будь хозяином незрячего гостя... Э-эх, Бронек-Вацлав!.. - И, горько усмехнувшись, умолк поседевший казак Богун Федор.
6
Бронек жил в собственном доме в северо-восточном предместье. Он был членом цеха каменщиков города Львова и сейчас работал каменотесом на строительстве большого костела при коллегии иезуитов.
- Вот пощупай, браток, - показывал Бронек свои огрубевшие, жесткие руки с израненными, похожими на сучки, пальцами. - Изо дня в день рубим камень, с того и живем. И не смею жаловаться, ибо люблю высекать из огромной глыбы дикого камня образы людей! Вот жаль только, что плодами твоего труда пользуется не народ... Обтесанный тобой, благородно обработанный камень кладут в постройку, а ты уходишь себе прочь...
- Так что же ты, Вацек, хотел бы, чтобы и тебя замуровали в стены иезуитского костела? - смеясь, спросил Богун, внимательно ощупывая мозолистые руки друга.
- Смеешься, Богун, оттого, что сам не прочувствовал, как работать с камнем... Ведь он оживает в твоих руках, а потом переходит в чью-то собственность, а твое имя остается неизвестным для потомков. Вот мы с тобой были у Наливайко, тесали, так сказать, свободу для людей. Не сумели вытесать, - в каменном пласте оказались предательские трещины, распался он. Но имя Наливайко живет, с каждым днем, с каждым годом окружаемое все большей славой. Распался камень из-за предательских трещин, а вытесанные куски живут, действуют. Эх-хе-хе, брат Федор... Не тот камень тешется, не в те стены кладется. То ли перевелись настоящие люди, то ли король, шляхта стали могущественнее... Все туже затягивается петля на шее, а люди терпят. Вот, пан Федор, в Московии Иван Болотников - судьей мы его еще звали взялся было что-то делать, народ поднял. А получилось, что наши шляхтичи перехитрили Болотникова, вместе с ним пошли на Москву, добиваясь престола не для русского народа, а для польского королевича. И погиб наш Иван, как и Наливайко, - утопили, проклятые. Кажется, Иван был последним из наших...