— Ну а при чем здесь бурбон?!
— Господин писатель, в вашем деле все важно.
— Что важно?! Чего важно?! Что вы ваньку валяете?! Я сейчас же напишу прокурору!
— Это ваше право. Успокойтесь.
— Я отказываюсь отвечать на вопросы! Верните меня в камеру!
— Послушайте, в ваших интересах, чтобы у нас с вами не было конфликта.
— Верните меня в камеру!
— Хорошо, верну через десять минут. Только ответьте на последний вопрос. Ручаюсь, так сказать, идиотским он не будет. Он вполне конкретный.
— На последний вопрос отвечу. И все. Пойду писать прокурору.
— Пишите, пишите…
— Итак, глава тринадцатая: «Синьора Кольбоссо со своей традиционной детской улыбкой подала Ивану костыли и защебетала на своем итальянском английском, желая ему как можно быстрей поправиться. „Thanks a lot, — ответил Иван, беря легкие белые костыли и привычно уже опираясь на них. — Thank you for everything. I'll never forget it. Never!“ Он рывком приподнял свое тело со стула, встал. Та самая зеленоглазая блондинка-медсестра со спортивной фигурой и чувственным оскалом, что дважды приходила в его сны, не очень бережно накинула ему на плечи новый пиджак. Маленькая синьора Кольбоссо повесила Ивану на плечо его сумку. Он глянул мельком на детскую смуглую шею врача и улыбнулся: за два месяца он так и не решился поцеловать эту шею, столько раз заботливо склоняющуюся над ним.
„Ничего… все было правильно… все было, как тому и быть…“ — подумал он и в последний раз пошел по коридору. Врач и медсестра следовали за ним.
Широкий лысый привратник Витторио, тот самый любитель баранины и голливудского „Доктора Живаго“, улыбнулся Ивану как старому знакомому и прощально поднял короткую руку. Стеклянные двери разошлись, Иван пошел по пологому спуску к такси. Декабрьское солнце попало в глаза, бодрящий воздух итальянской зимы ударил в ноздри. И вдруг он оступился, зашатался, вцепляясь в костыли. Врач и медсестра бросились, подхватили под руки. „Slowly, Ivan, definitely slowly!“ — щебетала врач, блестя узкими модными очками. Медсестра с придыханием заговорила по-итальянски. Иван стоял на месте, поддерживаемый двумя женщинами. Слезы навернулись ему на глаза. Он вдруг вспомнил все: падение, свист морского воздуха, первый удар, второй, куст можжевельника, спасший его от дальнейшего падения и третьего удара, который, безусловно, завершил бы его сорокалетнюю жизнь. „Можжевеловый куст… — прошептал он. — Да храни тебя Бог, европейский можжевеловый куст“».
— Вы уже научились читать с выражением.
— Профессия обязывает… Так вот, господин писатель, у меня вопрос по существу: что означает и какой смысл несет в себе эта сцена?