– Что он будет делать?
– Ну… я не все помню, не та уже память. Так, навскидку: монополизация внешней торговли в руках нескольких государственных компаний, трехуровневая экономика…
– Что? Это как?
– Первый уровень – плановая экономика, в которой стратегические отрасли вроде нефтедобычи, транспорта, ВПК. Второй – нормированная экономика. Это когда какому-нибудь заводу поставят государственное задание на выпуск миллиона тонн стали по госрасценкам, а все что сверх – он может либо реализовать на свободном рынке, либо заключить договор с внешнеторговыми компаниями на экспорт. И третий уровень – общепит, легпром, сельское хозяйство – частично. Здесь будет царство свободного рынка с полностью свободным ценообразованием. Второй и третий уровень – акционирование или аренда госсобственности.
– Еще что?
– Слушай, сын, – сморщив лоб, сказал отец. – Я, можно сказать, советник по персоналу и доверенное лицо при переговорах. Я не экономист. Нужны подробности – закажи в Москве Программу Баталина, она уже должна быть отпечатана в типографии. Почитай. Твой дружок Саура от ее первого варианта был в восторге.
Мне было немного неприятно, что отец больше работает с Фроловым, а я отошел на второй план и едва вообще не выпал из их теплой компании, но дело – прежде всего. Если меня не пытаются направить в какое-то определенное русло, значит, я все делаю правильно.
– Как там вообще, в Москве?
– Бурлит страна, – с каким-то непонятным восхищением сказал отец. – Настоящий Вавилон. Помнишь, раньше капиталисты-иностранцы бывали в Москве только во время фестивалей да киноконкурсов? Теперь не протолкнуться от англоговорящей публики. Все гостиницы забиты – даже мне места не нашлось. Кого только не встретишь! В Госплане спускаюсь по лестнице, а навстречу мне знаешь кто идет?
– Санта Клаус?
– Точно, в самое яблочко! Самый настоящий Санта Клаус! – рассмеялся отец. – Алан Гринспен! Живой и здоровый. Ну вокруг, конечно, помощники всякие. Рядом Мэтлок вышагивает. А следом за ними – Абалкин под ручку с Бальцеровичем.
– Бальцеровичем? – фамилия польского министра финансов была мне знакома, но его появление в Москве выглядело странным.
– Он, он, – подтвердил отец. – Ему в Варшаве с последствиями "большого взрыва" разбираться бы, а он в Москве – Абалкина лапает!
Пока я метался в поисках крупиц информации, в Москве действие развивалось как в хорошо отрепетированном спектакле. Депутатский корпус, две недели назад проявивший себя как беспокойный улей, повинующийся, однако, любой команде Президиума, склонный к полному соглашательству с "линией партии и Михаила Сергеевича", вдруг заартачился и отказался следовать предложениям Политбюро. Зашел пространный разговор разговор об отмене конституционного положения о "направляющей роли компартии", о лишении привилегий партийных и советских чиновников, о передачи власти Советам. На трибуне мелькали люди из каких-то новомодных фракций, течений, зачатков партий. Многие всерьез полагали, что если опять все отнять у коммунистов и поделить между гражданами – все разом станет волшебно. Другие, напротив, предлагали начать закручивание гаек, побольше судить и расстреливать – цеховиков, коррумпированных чиновников, воров и "вредителей". Спектр мнений о том "как обустроить Россию" оказался очень широким.