– Ишь, философ, расфилософствовался. Спи! Понимает это твой Степан, как же. При первом удобном случае опять тебя в дураках оставит.
– Может быть. Но только от ссор устаешь очень.
Весь следующий день Петр Афанасьевич снова провел на работе, вернулся под вечер, когда у Степана уже спали. Не виделись они и на следующий день. Каждый раз, Петр Афанасьевич с досадой поглядывал на соседский двор: время было упущено, Степан, быть может, и забыл о своем порыве.
И вот, несколько дней спустя, Петр Афанасьевич, выйдя из дому, увидел вдруг, что навстречу ему, не спеша, обычной своей походкой идет Степан. Он уже, видно, оправился после своего горестного загула, в нем не было больше той беспомощной неопрятности, каким видел его Петр Афанасьевич. Петр Афанасьевич приветливо и сочувственно заулыбался, подбирая слова, которыми можно было бы начать разговор. Степан приближался. У Петра Афанасьевича потеплели глаза, он уж было рот открыл, чтобы успеть первым поздороваться, но Степан, не доходя нескольких шагов до Петра Афанасьевича, медленно отвернулся, будто и не было никого на дороге, и так, с повернутой головой, прошел мимо.
– Эх, Степан, Степан, – громко со вздохом сказал Петр Афанасьевич, – только на одну минутку тебя и хватило. Только на одну минутку прозрел, всё, как надо, увидел. Мертвый ты всё-таки человек. Жаль.
Но Степан его не слышал.
1983 г. 1994 г.
Меланхольев только в двенадцатом часу вспомнил: «Ба! Ведь сегодня суббота… Объявляли ж…» Он быстро натянул пальто, шапку, на ходу отрывисто бросив удивленной жене: «Макулатура!», скатился вниз, пробежал улицу, завернул за угол и ахнул: толпища-то!
– Кто последний? – поинтересовался Меланхольев. – Или записываться надо? Какой пошел?
– Сто восьмой, – четко сказала песцовая шапка.
– За мной будете, – сказала тетенька в облезлой чернобурке. – Уже не записывают, живая очередь.
Меланхольев впился глазами в чернобурку:
– А вы за кем будете?
– За черным плащом.
Меланхольев и в плащ немного впился, потом стал ждать последнего. Очередь шла живо. Бдительная вязаная шапочка выкрикивала:
– Сто десятый! Нету? Вычеркиваю. Сто одиннадцатый.
– Здесь! – радостно кричал сто одиннадцатый.
– Фамилия? – строго интересовалась шапочка.
– Копытов!
– Правильно. Сто двенадцатый! Нету? Вычеркиваю.
Меланхольев стал беспокоиться: никто за ним не занимает, а ему еще за макулатурой. Он тронул чернобурку:
– Что-то не занимают за мной. Вы скажите, что я за вами, я за макулатурой сбегаю. Я близко.
Чернобурка впилась взглядом в кроличью шапку Меланхольева и сказала: