Руки у него были сжаты в кулаки. Он напряженно держал их перед собой на уровне пояса. Я приложила палец к губам и показала головой на спящего Кея. Затем вышла к нему под резкий свет холла.
– Я не говорила, – прошептала я. – Она сама догадалась.
Он покачал головой.
– Ты это подтвердила. Могла бы сказать ей, что это не так.
– Она не ребенок, – сказала я, сама повышая голос. – Она имеет право знать.
Он издал резкий смешок.
– Она думает, что скоро умрет. У нее депрессия. Она даже не старается поправиться.
– Прости, – сказала я, хотя чувствовала, что мне не за что просить прощения.
– Прости. Ха! Как будто твое «прости» может помочь! – Он сбежал вниз по лестнице и хлопнул дверью. Настало утро, а он все еще не вернулся.
В тот день я отвезла Кея в больницу на несколько часов. Они вместе с бабушкой складывали головоломку. Она рисовала ему картинки на желтых листках из блокнота. Я сидела в углу. Ни свекровь, ни Кей почти не обращали на меня внимания.
Окасан стало лучше. Через несколько месяцев доктор объявил, что у нее ремиссия. Очевидно, что в ближайшее время она не умрет. Или если все же умрет, то не от рака.
Вернувшись из больницы, окасан вернула себе все королевские регалии. Пробило полночь, бал кончился, Золушка опять на коленях, с полотенцем и ведром мыльной воды.
– Помогай матери, – говорил Юсукэ каждое утро, перед тем как уйти на работу. – Не расстраивай ее.
В его присутствии она была приторно-сладкой и все держалась за него своей худой лапкой. Но как только он уходил, она начинала хныкать. «Посмотри, сколько пыли в углах!» – плаксиво нудела она. Или: «От этого пылесоса у меня болит голова. Лучше протри пол влажной тряпкой!»
Мне казалось, она наказывает меня. Но вот только за что? За то, что я иногда отвлекаю на себя внимание ее сына? За то, что не расшаркиваюсь перед ней и не бросаюсь сломя голову выполнять любой ее каприз?
Иногда мне удавалось отключиться, но в другие дни она успешно портила мне настроение. Я спасалась от нее с помощью книг и фильмов. Искала убежища в общении с моим мальчиком.
Однажды он лазил по ажурной металлической полусфере в парке, а я сидела на скамейке и смотрела на него. Меня изумляла его ловкость. Точность и уверенность его движений.
– Маленькая обезьянка, – сказала я.
Он закинул ноги за перекладину, почесал голову и заверещал как мартышка: «Ки, ки». Затем перевернулся и встал на ноги. При этом из его штанишек выпало несколько камешков.
– Мама, – неожиданно сказал он, – почему ты не любишь обатян?
Я застыла, не в силах произнести ни слова. А он терпеливо ждал ответа.