Полунощный свет (Чулков) - страница 15

Неожиданно он обнял Елену и приблизил свои губы к ее губам. Она с силой толкнула его в грудь, так что он пошатнулся, и, одеваясь на ходу, выбежала на улицу.

Елена не чувствовала раскаяния. Ей было смешно.

Она торопилась домой, чтобы все рассказать Людмиле, но Людмила уехала куда-то с Савиновым. Одна бродила Елена по комнатам, зажигая везде свечи, потому что жутко было во мраке.

Зачем-то пошла в кабинет отца – и удивилась, что там свет и кто-то разговаривает: в большом кресле сидела Анна Николаевна.

Стало страшно Елене.

– С кем же она говорит?

Остановилась на пороге, не смея переступить его.

Тихо и внятно говорила Анна Николаевна кому-то, кого Елена не видела.

– Хорошо, я исполню все, что ты велишь мне…

Она помолчала, прислушиваясь, покорно наклонив голову.

– И до самой смерти. Да, да. И до самой смерти…

Она протянула руки, улыбаясь.

Елену охватил несказанный ужас. Она хотела крикнуть и не могла; хотела бежать, но не слушались ноги. Она почувствовала, что голова ее кружится.

– Должно быть, я простудилась в Лесном, – подумала она неожиданно, – конечно, у меня лихорадка.

Потом она потеряла сознание. А когда очнулась в постели, около нее была Людмила.

– Ты – больна, – сказала она, – тебе нельзя говорить: молчи.

* * *

И вот начались странные дни и ночи – дни и ночи непонятного томления. Любовь и смерть предстали в своей извечной правде.

Елена падала и вновь поднималась – и так возникали дни и ночи от бездны к полету.

Засыпала в тяжелом бреду.

Снился отец Большеголовый, потрясая седой бородой, подходил к ней и шептал на ухо: «Думаешь ли ты о Боге, Елена?» Потом исчезал отец, и кружилась по комнате Анна Николаевна, падала набок и старалась голову поднять от земли, как собачка, про которую рассказывал Тарбут.

Просыпаясь, громко кричала:

– Тарбут! Тарбут!

На мгновенье видела лицо Людмилы.

И вновь засыпала. Старалась вспомнить, кто говорил: «Распрекрасная моя царица». И сама шептала:

– Страшно мне…

Пекаря проносили в енотовую шубу завернутую девочку и ласково ей говорили:

– А мамочку Боженька взял: ее лошадки копытцами потоптали.

– Страшно мне…

– Мертвыми галками на снегу…

– Вот белые хризантемы; вон белеет рука, чья рука? – выходит из тьмы тетя Серафима – столетняя курсистка.

– Я – большевичка: поцелуй меня…

– Нельзя, тетя, потому что ты умерла и я могу заразиться смертью. Это очень опасная болезнь.

Но вот опять стоит Анна Николаевна в своем белом воротничке.

– Я – сестра милосердия. Я умею гадать по звездам. Видишь ли их сияние? Это полунощный свет.

И Елена повторяет:

– Полунощный свет.

– Свет во тьме светит, и тьма не объяст его.