Через час на броневике приехал полковник Ивашечкин. Поздоровавшись с Шапошниковым, первым делом спросил:
– Со штабом дивизии связь есть?
– Нет, третьи сутки. Утром приезжал какой-то генерал из штаба армии. Приказал наступать на Костюковичи.
Ивашечкин горько усмехнулся:
– Приказ отменяю. – И добавил тихо: – Ты что думаешь, среди генералов дураков не бывает? Перед нами танковая дивизия, мощный кулак да мотодивизия подходит. Это еще самое малое. Есть сведения, что перед фронтом нашей армии действует до двадцати дивизий. А у нас сколько? Не знаешь? И не надо, лучше не знать…
– Товарищ полковник, почему они теснят нас на юг, а не на восток, к Москве?
– Пока не знаю.
– Вышел ли штаб Магона?
– Никаких сведений о его судьбе не имею. Возможно, погиб.
– Кто у меня соседи?
– Слева дивизия Бирюзова, справа – Осташенко. А Попсуй-Шапко, есть сведения, погиб. Бахаров и кавдивизия в резерве. Мой штаб во Мглине. Учти, что все эти дивизии в основном номера. Твой полк, гляжу, наиболее организованная дивизия в корпусе, а сейчас, может быть, и в армии…
– Да у меня всего-то, я же докладывал.
– У других еще меньше. Учти: приказы, любые, выполнять только мои или Гришина. В случае приказа на отход уходить вдоль линии Сураж – Унеча, до Трубчевска.
«Ничего себе, – подумал Шапошников. – До Десны…»
Трубчевск представлялся ему такой глубиной России, что стало жутко от мысли: «Куда пришли…»
Полковник Гришин после боя у Церковищ, отходя вместе со своим штабом, под вечер, у Костюковичей, встретил батальон связи капитана Лукьянюка, которого не видел двое суток. От Милославичей связисты, оставив там весь провод и катушки, опять действовали как пехота. Когда полковник Гришин пришел в расположение батальона, там копали окопы.
Капитана Федора Лукьянюка Гришин знал несколько лет, за отличную организацию связи сам представлял его к ордену Знак Почета. До войны он любил бывать у связистов, знал, что батальон подготовлен отлично, а в моральном отношении это едва ли не самая надежная единица: личный состав – в основном автозаводцы, комсомольцы, ребята грамотные. Многих Гришин хорошо знал не только в лицо.
– Товарищ Старостин! – приветливо помахал Гришин политруку с большим грустными глазами.
– Откуда тебя знает командир дивизии? – спросил Старостина красноармеец Пархаев, его земляк.
– Я до войны книги выдавал в батальонной библиотеке, а она у нас была лучшей в гарнизоне, досталась еще от старой дивизии. Полковник Гришин часто приходил, вот и знает меня.
Политрук Старостин и Пархаев как земляки – жили на одной улице, с начала войны держались вместе, – и на этот раз, как и всегда, отрыли окопчик на двоих. Старостин, раскладывая по дну окопчика солому, не заметил, как подошел командир их взвода старший лейтенант Бажайкин: