Махидевран зло поджала губы, явно намереваясь молчать, но все же не выдержала:
– Это ты в своих письмах сообщила шаху Тахмаспу о том, что Повелитель ушел в поход! Ты виновата! – ее палец ткнул в Роксолану.
– В чем? – Роксолана уперла руки в бока, от возмущения забыв, кто перед ней и где находится. – Только такая глупая овца, как ты, не сообразила бы, что Повелитель ушел в поход, если войско готовилось к походу и уходило у всех на виду!
Махидевран хватала воздух ртом, не находя слов, чтобы ответить. А Роксолана продолжила:
– А письма я только писала, Повелитель их читал, запечатывал и отправлял гонцов сам. Он знал каждую букву в этих письмах.
– И она хвастает, что переписывалась с принцессой Перихан! Повелитель знал каждую букву…
– Да, но тебе не доверили бы и этого!
Две кадины были готовы вцепиться друг дружке в волосы, валиде пришлось вмешаться:
– Махидевран, будь ты умней! Хуррем, прекрати!
Неизвестно, что разозлило Роксолану сильней: то, что ее вопреки всему назвали Хуррем, или то, что валиде потребовала от Махидевран быть умней. Скорее второе, но огрызнулась она на первое:
– Я Роксолана! Но если вам не нравится мое имя, то зовите Хасеки Султан!
– Я предпочла бы никак не звать тебя и не знать твоего имени.
Хафса была права, в своем гневе Роксолана зашла слишком далеко, валиде имела право строго наказать ее, и только понимание, что Сулейман все равно простит строптивую и наглую возлюбленную, останавливало валиде от применения жестких мер.
Но уже ее слова были унижением, жестоким унижением Роксоланы перед Махидевран. Неважно, что в комнате лишь хезнедар-уста и кальфы Махидевран и самой Роксоланы, уже сегодня весь гарем будет знать, что валиде отчитала Хасеки, посоветовав баш-кадине быть умней и не обращать внимания на эту нахалку. А еще, что валиде не желает видеть строптивицу, потому что та не умеет себя вести.
Махидевран смотрела на поверженную соперницу с насмешливым вызовом, сознавая свое превосходство.
Роксолана фыркнула:
– Я доставлю вам такое удовольствие, валиде-султан. Больше не появлюсь в ваших покоях и не напомню о себе. Мне достаточно любви Повелителя, чтобы обходиться без чьей-либо еще.
Это был неприкрытый вызов, тем более уходила Роксолана, высоко подняв голову и не дожидаясь разрешения валиде удалиться. Гюль и Гёкче отступали из комнаты спиной, стараясь быть как можно незаметней, но могли и не стараться, на них никто не обращал внимания.
Валиде сидела, молча глядя на решетку окна и стиснув зубы так, что те заболели. Самое лучшее вообще не разговаривать с этой Хуррем, ничего, кроме оскорблений, от нее не услышишь! Конечно, она сама никогда не привечала Хуррем, просто подсунула ее султану для развлечения, но не больше. Когда та была замечена, валиде ждала благодарности, а что получила? Все женщины гарема до единой готовы преклонить колени перед валиде – женщиной, давшей жизнь Повелителю, все готовы целовать край платья, с благодарностью выслушивать любые замечания, выполнять любые приказания, терпеть, даже если выговоры несправедливы, потому что разве может валиде упомнить всех, кто есть в гареме.