Утка еще трепыхалась, еще била крылом по воде, пытаясь уплыть, скрыться с того места, где ее догнала пуля. Словно ей невыносимо было слушать споры охотников о целесообразности ее смерти.
Кирилл настаивал, и Максим, подобрав с воды подбитую утку, выкинул ее на берег. Тушка шлепнулась в песок, голова птицы мотнулась и глухо стукнула о случайный камень.
Пока лодка отплывала, Алеша, замерев, смотрел в иссиня-черные глаза птицы — как они подергиваются, затягиваются белесой пленкой и постепенно стекленеют. Мальчишка впервые наблюдал, как кто-то умирает, и от этого зрелища его кинуло в дрожь.
Когда, наконец, он оторвал взгляд от мертвой утки и перевел его выше, на темную, ощерившуюся пасть леса на берегу, на частокол деревьев, ему показалось, что между стволами, в тени, качнулись ветки. Кто-то следил за лодкой с берега и скрылся, выпустив отведенные в стороны еловые лапы. Алеша присмотрелся внимательнее, но так ничего и не разглядел.
«Показалось», — решил он и промолчал. А чего говорить-то? Подумают еще — трус, мерещится со страху всякое. На смех подымут. Нет уж, обойдется.
В конце дня на всех навалилась усталость. Поставив лагерь, поужинали и легли быстро. Алеша слышал, как первым засвистел носом Кирилл, за ним запустил рулады Олег. А как храпит Максим, Алеша не услышал, потому что его самого сон сморил скорее.
Но заснул он не крепко: что-то внутри все время оставалось в полном сознании. Как будто в тайге возродился в нем дикий первобытный предок, который не желал оставлять Алешу расслабленным, в беззащитном положении, и он-то бодрствовал, пребывая постоянно рядом и настороже.
Едва что-то завозилось возле палатки, Алеша дернулся и нащупал в изголовье фонарик, специально приткнутый там с вечера под рюкзаком.
Положив палец на кнопку фонарика, мальчишка замер в темноте, прислушиваясь, стараясь разобрать, откуда доносится шорох — снаружи, из лесу?
А что, если в палатку забралось какое-то животное? Мышь или змея.
Или что-то… похуже?
Включится сейчас фонарик, и прямо перед глазами — рожа. Окровавленная. Рот открыт, зенки пустые вылуплены. Или нет — выткнуты. В глазницах черно. И кровь капает на пуховый спальник. Запуганный собственной фантазией, Алешка лежал, тараща глаза в темноту, и не решался зажечь свет.
Справа от него громко сопел Олег, слева Максим, ближе к левой стенке — наверное, Кирилл?
«А вдруг не они?» — скользнула мысль, и Алешку прошиб пот.
Ну да. В темноте же ни черта не видно. Мало ли кто лежит тут рядом, в палатке? Может, остывающие трупы? Или просто чужие люди. Которые только притворяются спящими.