Я выношу ещё две банки, две ложки, две бутылки, отвинчиваю колпачки, откидываю крышки, втыкаю ложки в пахучее мясо.
— Донесёшь? — спрашиваю Тата.
Он молча кивает, засовывает тушёнку подмышки, приподнимает бутылки за горлышки и бежит к костру.
Сёстры глядят ему вслед и продолжают жевать. От вертолёта не отходят. Они стоят почти рядом.
Хорошо бы предложить мыслеприёмник старшей, Тате, и поговорить с нею. Но ведь наверняка испугается, отшатнётся, может, убежит.
Лучше не спешить!
Вдалеке, у костра, Тат учит родителей (если это родители) пользоваться ложкой и пить тайпу из горлышка. А я тем временем достаю из вертолёта вёдра и стаканчики. К родителям придётся идти, ногу Тана придётся лечить. Вода понадобится…
Возвращается Тат спокойно, неторопливо, солидно — как человек, выполнивший важную работу.
— У Тана повреждена нога? — спрашиваю я.
Тат кивает.
— Хочешь, я её вылечу?
— А ты умеешь?
— Я колдун. Умею.
Тат вдруг падает передо мною на землю, упирается лбом в кустик травы и кричит:
— Вылечи отца! Вылечи отца!
И сёстры тоже падают на землю и что-то кричат. Но на них нет мыслеприёмников, и я не слышу перевода. Я поднимаю Тата и прошу:
— Веди меня к отцу. Буду его лечить.
Тат бежит впереди, всё время оглядывается: иду ли я за ним? Сёстры торопятся за нами.
— Я привёл колдуна! — кричит Тат издалека. — Он вылечит ногу Тана!
— Дай отцу эту дугу! — прощу я мальчишку. — Пусть наденет. Мне надо его спросить.
Тат выхватывает у меня мыслеприёмник, несётся к отцу и сам надевает на нечёсаную отцовскую шевелюру. Отец не сопротивляется, ему не до того — он ещё не справился с тушёнкой. Ложка верится в неловких толстых и коротких пальцах, выскальзывает, он ловит её и потому ест медленно.
— Тан, размотай ногу, — прошу я. — Кость у тебя цела?
Он удивлённо смотрит на меня, явно пытаясь постичь технику передачи смысла. Похоже, не связывает этот процесс с дугой на голове. Он вроде её и не заметил. Ведь надевал не сам, а сын. Сам-то он увлечён едой…
На вид Тану лет тридцать с гаком. Но ведь они тут стареют рано… Крупный приплюснутый нос, редкая седеющая бородка, смуглая, но не чёрная кожа, пронзительные страдающие серые глаза, У Тата — такие же серые.
Нога Тана обмотана крупными листьями, типа наших лопухов, и обвязала лианами. Но это не лопухи. На Западном материке ничего подобного нашим милым громадным уральским лопухам я не встречал.
Приятно, что семья не бросила Тана в беде, осталась с ним, не ушла с племенем. Невольно вспоминается, что молоденькую Налу, нынешнюю жену Жюля Фуке, вполне благополучное племя леров бросило одну посреди леса точно в такой же ситуации. И сестра ушла с племенем, и родители ушли. И осталась девчонка одна, среди диких зверей, вооружённая всего лишь дубиной и не способная убежать. Запросто могла бы погибнуть, если бы случайно не наткнулся на неё Жюль и не унёс к берегу Восточного материка на своём ранце. А уж оттуда доставили её вертолётом через море, в Нефть.