Сказав это, она взяла лукошко и вышла.
«Чертова Мэри укусила меня за руку», – пожаловалась малышка Пэгги. «Посмотрим, что кусается больнее» сказал Папа. «За то, что ты оставляла яйца, получишь одну розгу. Эта помешанная курица действительно могла показаться страшной такой малявке как ты. Но за то что врала, получишь целых десять».
От этих новостей Пэгги заревела уже вполне искренне. Отец был неумолим и никогда не скупился, когда дело касалось розог. Папа достал ореховый прут с верхней полки. Он хранил его там с тех пор, как Пэгги сожгла предыдущий в печке.
«Лучше бы я услышал от тебя большую горькую правду, чем маленькую и приятную ложь» сказал он и наклонившись ударил розгой по бедрам. В-ж-жик, в-ж-жик, в-ж-жик. Она считала удары и каждый жалил ее прямо в сердце, потому что они были полны гнева. И причиной этого гнева была не только она. Как и всегда, она лишь отчасти была причиной того, что папин сердечный огонь пылал так неистово. Папино отвращение к лживости имело глубокие корни и пряталось в самых глубоких уголках его памяти. Малышка Пэгги всего толком не понимала, уж очень оно было запутано и смутно, да и сам Папа всего толком не понимал. Дело было в какой-то леди и эта леди была не Мама. Вот и все, что было ей открыто. Папа всегда думал об этой леди, когда дела шли наперекосяк. Когда непонятно отчего умерла маленькая Мисси, потом ее сестра, которую тоже звали Мисси, заболела тифом; когда сгорел амбар и погибла корова: он всегда вспоминал о ней. Тогда он начинал говорить о том, что ненавидит лживость и орешниковая розга становилась особенно тяжелой в его руке. Он говорил, что лучше услышал бы горькую правду, но малышка Пэгги знала, что существует такая правда, которую он никогда не захочет услышать, и Пэгги никогда не прокричит ее, пусть он хоть сломает свою розгу. Каждый раз, когда ей приходило в голову рассказать об этой леди, она видела отца мертвым и это удерживало ее. К тому же леди была совсем раздета и если она примется болтать о голых людях, то ее уж точно выдерут. Малышка Пэгги терпела и плакала, пока у нее не потекло из носа. Наконец Папа вышел из комнаты, а Мама начала накрывать завтрак для кузнеца, постояльцев и работников. Никто уже не обращал на нее внимания, и хотя целую минуту она кричала даже еще громче, чем во время порки, это было бесполезно. В конце концов она успокоилась, встала с сундука и волоча одеревеневшие ноги отправилась к Дедушке чтобы разбудить его.
Как и всегда, Дедушка выслушал ее и сказал:
«Знаю я эту Чертову Мэри. Раз пятьдесят уже говорил твоему отцу, чтобы он свернул ей шею. Эта ненормальная птица каждую неделю начинает беситься, бьет свои яйца и убивает собственных цыплят. Только ненормальные убивают своих.»