— Но это сплошной идиотизм.
— Совершенный идиотизм, но мы совершаем в нашей жизни столько идиотских поступков… Совершим же еще один.
Я смирился с перспективой приступить к этому нелепому занятию и поставил в ряд первые буквы: О—С—О—Б—Е—Н—Н—О…
Я остановился в удивлении:
— Слово! — воскликнул я. — Образовалось слово![1]
Я продолжал, и следующие буквы составили другие слова, которые я отделял одно от другого по мере их появления. Вскоре, к моему величайшему изумлению, на моих глазах выстроилась целая фраза.
— Получилось? — спросил тут Люпэн.
— Действительно… Есть, однако, орфографические ошибки…
— Не обращайте, пожалуйста, на это внимания, прочитайте все не спеша…
И я прочитал неоконченную фразу такой, какой она передо мной предстала:
«Особенно надо уходить от опасности, избегать атаки, вступать в противоборство с вражескими силами с величайшей осторожностью, и…»
Я рассмеялся:
— Вот и стало все ясно! Еще бы! Нас просто ослепили эти солнечные зайчики! Правда, Люпэн, признайте, что сия череда благих пожеланий, нанизанных одно на другое какой-нибудь кухаркой, мало что Вам говорит.
Сохраняя презрительное безмолвие, Люпэн поднялся и взял в руки листок.
Впоследствии я вспоминал, что, в силу какой-то случайности, взглянул в ту минуту на часы. Стрелки показывали 5.18 пополудни.
Люпэн тем временем оставался на ногах, держа листок бумаги, и я смог в свое удовольствие убедиться в необыкновенно подвижной выразительности его такого еще молодого лица, в его переменчивости, способной поставить в тупик самого опытного наблюдателя и составлявшей его главную силу, главное средство самозащиты. На каких признаках следует задержаться, чтобы установить основные черты лица, которое преображается по желанию, даже без применения грима, у которого даже мимолетное выражение кажется прирожденным? На каких чертах? Был только один знак, который я знал, неснимаемый: две небольшие скрещивающиеся морщины, которые проступали на лбу, когда он проявлял к чемунибудь усиленное внимание. Я увидел их в ту минуту, отчетливые и глубокие, крохотный разоблачительный крестик.
Он отложил листок и проговорил:
— Детская забава!
Пробило пять часов тридцать минут.
— Неужто! — воскликнул я. — За двенадцать минут Вы все успели!
Он прошелся по комнате, закурил сигарету и сказал:
— Окажите мне услугу, позвоните по телефону барону Репстейну и предупредите, что я буду у него в десять часов вечера.
— Барону Репстейну? — переспросил я. — Супругу известной баронессы?
— Да.
— И дело серьезное?
— Очень.
Совершенно сбитый с толку, неспособный ему возразить, я раскрыл телефонную книгу и снял трубку. Но в эту минуту Люпэн остановил меня властным жестом и сказал, по-прежнему глядя на листок, который опять поднял со стола: