Бакстер сделал перерыв перед полуночью и возобновил дознание ближе к утру. Уже были доступны результаты вскрытия, и теперь дело касалось в основном череды медиков, которые набились в морг лазарета Уайтчепельского работного дома, дабы исследовать останки Лулу Шон.
Первым вышел доктор Джордж Бэгстер Филлипс, полицейский хирург округа Н, хорошо известный в Тойнби-Холле, — он проводил предварительный осмотр тела, найденного на Чиксэнд-стрит, и он же сделал более детальное вскрытие. Это привело ко вполне очевидным фактам: Лулу Шон ударили ножом в сердце, выпотрошили и обезглавили. Бакстер чуть не отбил себе руку, пытаясь унять гнев присутствующих, который последовал за объявлением вполне ожидаемых откровений.
Согласно закону дознания должны были проводиться в общественных местах, полностью открытых для прессы. Женевьева уже не раз выступала свидетелем в связи со смертью нескольких бедняков в кроватях Тойнби-Холла и знала, что единственным зрителем на подобных мероприятиях обычно становился мающийся от скуки вольный журналист из Центрального агентства новостей, иногда к нему присоединялся друг или знакомый покойного. Но сейчас зал оказался еще более переполнен, чем вчера, а скамьи несли на себе такой груз, словно на сцене Кон Донован сражался с Монком за звание чемпиона в легком весе. Кроме репортеров, захвативших весь первый ряд, Женевьева заметила кучу изможденных, по большей части не-мертвых женщин в цветастых нарядах, небольшое число хорошо одетых мужчин, несколько затянутых в униформу помощников Лестрейда и по паре священников, искателей сенсаций и социальных реформаторов.
В центре комнаты сидел длинноволосый вампирский воин, справа и слева от которого, несмотря на большое количество присутствующих, места пустовали. Давно умерший, он был одет в форму Карпатской гвардии принца-консорта со стальным нагрудником; довершала картину феска с кисточкой. Его лицо казалось смятым белым пергаментом, но глаза, кроваво-красными кусками мрамора угнездившиеся в мертвой пустыне кожи, постоянно подергивались.
— А вы знаете, кто это? — спросил Лестрейд.
Женевьева кивнула.
— Это Костаки, один из прихлебателей Влада Цепеша.
— От них у меня мурашки по коже, — признался «новорожденный» детектив, — от старейшин.
Женевьева чуть не рассмеялась. Костаки был моложе ее, и он присутствовал здесь явно не из праздного любопытства. Дворец заинтересовался Серебряным Ножом.
— Каждый день в Уайтчепеле несколько человек оказываются убиты такими способами, которые неведомы даже Владу Цепешу, или живут так, что жизнь их хуже смерти, — сказала Женевьева, — но год за годом Лондон притворяется, что мы находимся так же далеко, как Борнео. Но подай им парочку убийств покровавей — и тут становится не продохнуть от зевак и желающих помочь филантропов.