Он говорит это таким небрежным тоном, что становится ясно: уж он-то в своих силах уверен на сто процентов. И его самого ждет студенческая, яркая, интересная жизнь.
– Да ладно тебе, Толюня, – ломая руками очередную толстенную дровеняку и бросая ее в огонь, отвечает ему Дубравин. – Что же так пессимистично?
Он опускает голову и, подняв над нею граненый стакан с домашней настойкой, произносит:
– За нашу и вашу свободу! Ура!
Народ тянется чокнуться и тихонько, чтобы не было слышно в лагере за бугром, придушенно кричит: «Ура!»
А Дубравин продолжает:
– Вот это главное, что мы получаем, закончив школу. А пойду ли я работать или учиться… Разве это важно…
Он лукавит. Все понимают: от того, поступят они или нет, зависит судьба. Самооценка, оценка окружающих. Просто ему хочется заранее обеспечить оправдание тем, кто не сразу пробьется.
– А что важно? – спрашивает он сам себя. И сам отвечает: – Важно – стремишься ты к чему-то или плывешь по течению. – И добавляет: – Так хочется, чтобы все узнали, какой ты. И самому увидеть мир…
Он замолкает, стараясь не выдать своего волнения, и завороженно смотрит прямо на огонь так, что пламя костра отражается в его глубоких темных глазах.
– И для этого ты идешь в военное училище? Что ты там увидишь? Казарму? Наука – вот где сейчас все происходит. Физика, химия, математика, – говорит Казаков.
Разговор на время затухает. Каждый думает о своем. В эти дни все они хорохорятся и уверяют себя и друг друга, что уже твердо знают свою дорогу. Но в глубине души у каждого живет страх перед самостоятельной неведомой жизнью. И они инстинктивно ищут опору. Кто в чем.
– На все наплевать! – неожиданно для всех, но вполне естественно для хода своих мыслей высказывается Амантай Турекулов. – Наука, физика, химия. Поеду к дяде в Алма-Ату. Он устроит в институт. Обещал. Дядя Марат, двоюродный брат моей апашки, – большой человек в столице!
Всем после его слов становится как-то неловко. И эту неловкость спешит сгладить Андрей Франк. Он подцепляет ведро с раками на крючок над костром, бросает туда щепотку соли и несколько лавровых листочков:
– А я не знаю, как будет. Раньше немцам не разрешали в вузы поступать. Старики мои боятся… Может, пойду работать фотографом куда-нибудь. У меня в районке штук пять снимков вышло…
Хотел сгладить неловкость. А получилось еще хуже. Они до сих пор особо не задумывались о том, кто немец, кто казах, кто русский. А тут, оказывается, из этого что-то следует.
«Вот тебе и на… – думает Шурка. – Столько лет жили вместе».
Девчонки в этот разговор не встревают. Но мечтают о своем. Людке хочется стать юристом. Однако она понимает, что матери одной не потянуть ее высшего образования в большом городе. Значит, надо идти туда, где попроще. Может, в техникум.