Так случилось и в тот вечер, когда попал в кабачок Лутатини. У матросов вышли все деньги, чтобы продолжать веселье в «Радости моряка». В это время подоспел человек, бритый, вертлявый, как фокстерьер, в котелке, лихо сдвинутом на затылок. Окинув наметанным взглядом пьяную компанию, он бойко заговорил:
— Ребята! Моряк без корабля, да еще без денег — все равно что рыба без воды. Спешно нужна команда.
— Куда? — обратились к нему разом несколько человек.
— На «Орион». Пароход великолепный — громадина! Идет в Барселону, в нейтральный порт, под нейтральным флагом Аргентинской республики. Следовательно, опасности от войны ровно никакой нет. Кому сейчас же нужны деньги — не зевайте. Спешите подписать контракт.
Матросы, распаленные вином, заорали:
— Правильно! Нечего на берегу околачиваться!
— Согласны!
— Гони монету!..
И вокруг человека в котелке образовалась очередь, возглавляемая охмелевшим и ничего не соображающим Лутатини.
Пьянство еще некоторое время продолжалось. А потом всех, кто подписал контракт, начали грузить на моторный катер. Некоторые из них находились в полумертвом состоянии. С этими легче было справиться. А те, что были потрезвее, буянили, но против них выставили полицию.
Лутатини, слушая разговоры о шанхаерах, искренне возмущался этой чудовищной системой несправедливости. Трудно было поверить в это, если бы он сам не был завербован на судно таким же способом.
Как-то, сидя на баке, он спросил у матросов:
— Как же власть терпит таких разбойников?
Матросы захохотали:
— Да вы, сеньор Лутатини, точно с неба свалились на землю.
— Притворяется непонимающим ребенком, долговязый черт!
— Он, божья чумичка, не знает, из кого состоит власть!
— Шанхаер — это узаконенный жулик. Запомните это навсегда, сеньор Лутатини.
Старый рулевой Гимбо, с крупным синим носом, похожим на паяльник, похлопал Лутатини по плечу и промолвил:
— Вот, дружище, как обстоит дело: обирают нашего брата и не велят «караул» кричать.
Бразилец Сольма мечтал вслух:
— Хорошо бы такого шанхаера в кочегарку заманить. Ломом разок-другой стукнуть и — в топку.
Домбер прохрипел, оскалив зубы:
— А мне хоть бы на берегу встретиться с тем субъектом, который продал нас. Я из его мяса трос скручу.
После вахты Лутатини мылся в бане. За обедом или ужином приходилось ходить самому с эмалированной миской и металлической ложкой. Ели тут же, около камбуза. Порции выдавал поваренок Луиджи, красивый и кроткий юноша. В глазах его с зеленоватым оттенком было что-то наивно-восторженное. Нежный и застенчивый, он, казалось, для того только и существовал на корабле, чтобы подчеркнуть грубость других. Над ним властвовал старший повар, сорокалетний толстяк с тройным подбородком, с рыхло вздутыми щеками. Правое ухо у него плотно прилегало к голове, а левое оттопыривалось. Он ходил во всем белом, начиная с колпака и кончая брюками. Команда, чтобы сильнее задеть религиозное чувство Лутатини, прозвала повара «Прелатом». Повар не обижался на это и даже старался подражать священнику, словно он находился не в камбузе, а в алтаре. На все остроты матросов и их ругань он отвечал грохочущим хохотом, словно его щекотали под мышками.