Закончив речь, Луций церемонно поклонился: не очень низко — как полагает послу великой страны, но и не слишком небрежно, чтобы не обидеть князя. Краем глаза он заметил, что Владимир беззвучно шевелит губами, явно с кем-то переговариваясь, причем разговор скорее походил на спор.
На первый взгляд все остались довольны. Едва он закончил, уставшие от непонятной речи бояре зашумели, но их гомон быстро стих под грозным взглядом князя. Речь посла начали переводить помощники посольства. Чем дольше Луций слушай, тем сложнее было скрывать эмоции. За короткий срок, отведенный императором на подготовку, он успел немного изучить язык полян, но даже его скудных знаний и откровенного морщащегося князя хватает, чтобы понять с каким чудовищным акцентом римские послы. Луций в который раз пожалел, что протокол запрещает посланникам Империи обращаться на варварских языках из-за чего ему, князю и боярам приходиться терпеть издевательства над языком. Если бы посольство отправилось из Константинополя в полном составе, он непременно настоял на изменении этого пункта устава.
Кроме Луция и Цезаря никто местных не понимал. Сам он узнал о миссии только за полтора месяца и смог слегка подучить язык. Посольство готовилось в обстановке полнейшей секретности. О том чтобы подготовить кого-то еще или найти в Константинополе речь даже не шла. Сомнительно найти толмачей в Кийове — связь с Империей слишком слаба, русы дальше Херсонеса не заплывают. При всем усердии и щедрости посла нужные люди даже там не были найдены. Пришлось искать переводчиков в Ольгвии. Бывшие военные, уже давно сменившие меч на стилус, но в результате влияния местного диалекта, которые маланцы гордо именуют почему-то языком, купцы коверкали любое наречие, на котором говорили.
Когда они закончили невольный вздох восхищения издали все присутствующие. Затем с короткой приветственной речью выступ великий князь. Полились знакомые Луцию по ранним миссиям красивые обтекаемые и по существу ничего не значащие фразы. Он не стал вслушиваться. Мягкий и размеренный голос князя практически убаюкивал. Посол чуть заметно зевнул. Напоследок Владимир сделал паузу и так громко, видимо желая придать моменту наибольшую торжественность, произнес, что Луций чуть не вздрогнул:
— Позвольте представить мою дочь Велиславу! — и, как показалось послу, обреченно уставился на закрытую дверь. Его примеру последовали все остальные. Ничего не произошло. Пауза затягивалась. Князь нервно начал жевать нижнюю губу. Луций первым перестал смотреть на дверь в ожидании чуда. Здравый смысл подсказывал, что это глупо, а интуиция настойчиво требовала обернуться. Так и есть — кусок материи возле князя зашевелился, на шелест платья, а не услышать его в гробовой тишине просто невозможность, обернулись все, включая Владимира. Из-за кресла князя гордой походкой вышла девушка в ярко синем платье. Все бы ничего, но само платье держится на двух веревочках, практически не закрывая плеч. К тому же одеяние княжны так сильно облегало, что просто не оставляло простора для воображения. В довершение ко всему аккуратно заплетенная коса лежала на груди Велиславы, невольно привлекая взгляд к невероятно глубокому вырезу.