— Вы должны были забыть про шприц, если они вас блокировали, в вашей памяти этого просто не должно было остаться, — недоверчиво сказала Эвелина.
— Я и забыл, тут ты права, малышка. Только они просчитались, думая, что имеют дело с обычным мясом. В молодости, до армии, я увлекался психологией, — Эвелина удивленно вскинула брови, — запомнился случай, как один из пациентов, потерявших память, сумел ее восстановить. По кусочкам, цепляясь за знакомые образы, шаг за шагом он собрал достаточно крупную мозаику, и память разом восстановилась, когда он перешел через некоторый порог воспоминаний.
— Так вы сделали пометки для вспоминания?!
— Точно, — ухмыльнулся куратор, — только не совсем обычные пометки. Где бы я их оставил, если меня контролировали вдоль и поперек. Я поступил проще и надежнее — занял денег у старшины Пономаренко, аж триста рублей.
— А что же это за пометка, чушь какая-то?
— Нужно знать старшину, чтобы понять всю значимость пометки. Я завел его в котельную, долго мялся, извинялся, чтобы он посильнее испугался за судьбу своих денег. Потом попросил взаймы, и предупредил, что могу забыть про долг. Так вот, если я забуду, то меня нужно привести на это место, постучать мне по лбу и потом по ящику с пожарным шлангом. Постучать и сказать: «А ведь ты мне денег должен, Лексеич, вспомни, будь другом!»
— Дались ему эти триста рублей, по нынешним временам не деньги. Плюнул бы ваш старшина и все дела!
— Старшина Петренко на деньги плюнуть не может, генетически не может, медицинский факт. Для него нежелание кого-либо отдать долг — кровная обида. Он с тебя живого не слезет, пока деньги не вернешь.
— Ну да, все равно ерунда! Стали бы вы спорить с ним из-за трехсот рублей — отдали бы и все дела! Слишком слабая зацепка.
— Петренко отдать деньги? Ну, уж дудки! Он же иногда подкатывает без всяких оснований и требует вернуть долг — про это каждая собака на базе знала. Так что без веских доказательств деньги Петренко получить не смог бы.
— И сколько же он вас так разводил на деньги?
— Неделю, не меньше! Я же совершенно искренне не верил ему, что денег должен, так он меня по несколько раз в день тягал к тому ящику и стучал мне по лбу: «Вспоминай, Лексеич, вспоминай!» Никакая защита супротив старшины Петренко не устоит — она же на простого человека рассчитана, а Петренко на тропе борьбы за деньги — машина бездушная. Не все он сломал, но краешек завесы приоткрыл, вспомнил я про деньги и про тайник вспомнил.
— А потом? — с детской наивностью поинтересовалась Эва.
— Что потом? — усмехнулся куратор, — Отдал деньги и дальше работать пошел. А ты решила, что я об том открытии всей базе сообщил и своим начальникам в первую очередь? Сеня, ты работаешь или слушаешь наш треп?