Выпив по чашке, они вышли на воздух.
К обеду, разговаривая и вспоминая, а именно это нужно было подруге по мысли Полины, женщины незаметно вышли вдоль берега к небольшой деревеньке. Всего несколько маленьких, но аккуратных домов, чуть изогнутая по зеленому косогору улица с конторой или бывшим клубом на самом верху – вот и всё, что попадало на глаза. Выразиться «окинуть взглядом» было как-то неуместно, настолько камерным смотрелся пейзаж. Только синеющие вдали сопки, набычившись спусками друг к другу и теряя цвет, неожиданно подтолкнули Полину к замечанию:
– Эх, где современные передвижники? Потчуют всякой дрянью, ребенка некуда повести. Пейзаж вообще перестал быть модным.
– Да разве может быть мода на совесть?.. – спросила Елена, остановившись.
– Я говорю о пейзаже…
– И я о нем же… о фоне жизни, ее части.
– Может, может. И всегда была. Как и совесть. Сегодня – называют так. Завтра иначе. Государя с малолетним царевичем и дочерьми добивали по совести. Мода такая была. Называлась «революционная целесообразность», будь она неладна, – уже привыкающая к образу мысли подруги зло ответила женщина.
– Нет. Это мода на способ… как заглушить ее, совесть-то… – протянула Лена.
– Может и так. «Пишут и пляшут ведь не для себя, а чтобы продать. Совесть-то. Одни доплясались до министров, другие – до яхт, третьи до «заслуженных». В каждой картине, книге, особняке – ее частичка». – Она пристально посмотрела на Лену, проверяя – цитата принадлежала Борису Семеновичу.
Лена, как ни в чем не бывало, пожала плечами:
– Странно всё как-то. Тяжело, должно быть, жить среди вас.
– Среди нас?! – Полина возмущенно подняла брови. – Ну, ты даешь! – А где же была ты, милая? Жила. Вместе. Да еще как. На полную!
– Меня не было с вами тогда…
Полина покачала головой и махнула рукой.
– Оставь, – она посмотрела на часы. – Обед-то мы тоже пропустили, хоть на ужин поспеть…
Солнце садилось. Они повернули назад. Всю обратную дорогу женщины молчали. Каждая думала о своём. Перед самым кемпингом Полина вдруг остановилась и, глядя на темнеющий небосвод, прочла:
Есть в сумраке блаженство явных чисел…
Какого века, года, дня?
Когда? Неважно…
– Кто это?
– Ахмадулина.
– Нет, это я. Это написала я… Человек один ничего не создает. Всё делают вместе. Только вместе. Все мы являем результат влияния друг на друга. Просто кто-то кладет на бумагу, на холст и уже с него… а другой… прямо вырывает из рук, из зубов или из сердец… Всё обще… и зло, и ненависть, и любовь…
– Вот даже как? Хорошо, будь по-твоему, – устало согласилась Полина.
Мысль тронула, отодвинув одиночество в вине. Вдруг она прищурилась, всматриваясь вдоль косогора.