— Он говорил, как ему понравился наш концерт, что ты играла изумительно, как всегда. Вообщем, какие-то такие знакомые, общие фразы. И все мял и мял в пальцах сигарету. Он так и не докурил ее. Она ему мешала, но он не решался бросить ее в пепельницу. Барменша на нас поглядывала искоса, с удивлением. Зачем держать в руках сигарету, если она жжет тебе пальцы? Я заказал еще немного коньяку к кофе, самую малость, но сделав глоток, он вдруг разговорился, словно все это, тревожащее, подспудное, смятенное, внезапно вылилось из него. Как бы — вытолкнулось.
— Что же он тебе сказал тогда? — Затаив дыхание, немного хрипло прошептала она.
— Он говорил о том, что ошарашен этой поездкой. Что никогда не думал о том, что сможет побывать за границей. Что, и вообще, сумеет как-то изменить свою жизнь, в которой дышал только потому, что рядом с ним была Ты. Он так и сказал, что «дышал ради тебя!» И что иногда ему хотелось вообще крепко закрыть глаза и так глубоко нырнуть куда-нибудь в небытие… Его словно прорвало тем вечером… Он потягивал из своего бокала и все говорил и говорил мне… Какие то странные и страшные вещи. О случайном знакомстве, случайной ночи, случайном браке. Почти случайном. Пока не появилась ты. Его второе дыхание. Именно твое тепло соединило его с Аллой Максимовной, как крепкая суровая нить. Ты же нуждалась в них обоих. Он привык. А привычка это — почти что — счастье. Он мне рассказывал взахлеб, о том, как впервые увидел тебя, крохотную. С тоненькими пальчиками. Лежащую на белом атласном покрывальце. Одну ручку ты сжала в кулачок, а другой ухватила его за палец, когда он наклонился над тобой. Ты лежала такая притихшая, серьезная. Не похожая на остальных младенцев, которых он раньше видел. Хотя, кого еще он мог видеть? Ему же тогда было только двадцать шесть лет! Я ничего не уточнял. Просто — слушал. Он меня заворожил своим рассказом, такое в нем чувствовалось напряжение, и, может быть, скрытый подтекст, скрытая боль. Та правда жизни, которую мы всегда так жаждем знать, но не всегда узнаем. Он мне тогда сказал, что влюбился в тебя без памяти, как только увидел твои глаза. Они были совершенно взрослые. И мягко блестели. У него мороз пошел по коже. Он вдруг понял, что это — глаза другого мира. Что ты была где-то прежде, миттанейская принцесса, и вернулась опять, из прошлых времен. Маленькой девочкой, младенцем. И что, хотел бы он этого или нет, но у тебя будет очень необычная судьба!
Она вдруг перебила его, чуть усмехнувшись:
— Мама мне тоже говорила об этом. Но в другом ракурсе. Она всегда все сводила к потере зрения и к отказу от обычных вещей и понятий: любви, профессии, детей… Даже и друзей.