– Да, но неужто Трансито пойдет пешком в селение?
– Э! – махнул рукой Хосе.
– А как же еще? – удивилась Трансито.
– Верхом. Я тебе дам лошадь.
– Да нет. Мне больше нравится пешком. И Лусии тоже, да она еще и боится лошадей.
– Почему? – спросила Эмма.
– В нашей провинции только белые ездят верхом, правда, отец?
– Да, а если не белые, то старики.
– Кто это тебе сказал, что ты не белая? – спросил я Трансито, – ты ведь совсем беленькая.
Девушка залилась краской и проговорила:
– Я хотела сказать, только богатые люди, дамы.
Хосе зашел поздороваться с моим отцом, а потом распрощался со всеми, пообещав вернуться к вечеру, как мы ни уговаривали его пообедать с нами.
В пять часов мы всей семьей отправились провожать Трансито до подножья горы; Мария шла рядом со мной.
– Если бы ты только видел, – сказала она, – мою названую дочку в свадебном наряде, что я ей сшила, и в подаренных мамой и Эммой сережках и ожерелье, понял бы, какая она красотка.
– А чего же ты меня не позвала?
– Трансито не позволила. Нам надо спросить у мамы, что полагается делать и говорить посаженым родителям на свадьбе.
– Да, правда. А от жениха и невесты мы узнаем, что отвечают новобрачные, на тот случай, когда нам это понадобится.
Мария ни взглядом, ни улыбкой не ответила на этот намек на наше будущее счастье. И весь оставшийся нам недолгий путь до подножья горы она прошла, глубоко задумавшись.
Браулио уже поджидал свою невесту. Улыбаясь, он подошел к нам и почтительно поздоровался.
– Надо вам вернуться засветло, – сказала Трансито.
Горцы дружески распрощались с нами, и вскоре из леса донесся звучный голос Браулио, распевавшего вуэльты.[34]
После нашего разговора Мария оставалась печальна. Напрасно старался я не думать о причине ее грусти, увы, я знал это слишком хорошо: видя счастье Трансито и Браулио, Мария думала о том, что скоро мы должны расстаться и, кто знает, увидимся ли снова… а может быть, о болезни, которая унесла ее мать. Я не решался нарушить молчание.
Когда мы спускались с последнего холма, Хуан, которого она вела за руку, сказал мне:
– Мария хочет, чтобы я был хороший мальчик и шел сам, она устала.
Тогда я предложил ей опереться на мою руку, чего не сделал бы раньше, стесняясь Эммы и матери.
Мы были уже недалеко от дома. Красные отблески заходящего солнца меркли на склонах западного хребта; луна поднималась над горами у нас за спиной, и смутные тени ив и вьющихся растений падали на озаренные бледным светом стены дома.
Я украдкой всматривался в лицо Марии, пытаясь уловить признаки болезни, – ее предвестником всегда были эти внезапные приступы печали.