Роланд, никогда не лезший за словом в карман и не терявший самообладания, понял, что лишился и того и другого. Челюсть его беспомощно отвисла.
Сэр Эдвард сложил записку и поднял взор.
– Что такое? О, бросьте, Пенхэллоу. У вас такой вид, словно вам только что вынесли смертный приговор. Только подумайте обо всех преимуществах: солнце, вино, приличная еда! Опытные молодые женщины, не умеющие говорить по-английски!
Он встал, протянул записку Роланду и ухмыльнулся, как демон.
– Что может пойти не так?
Тридцать миль к юго-востоку от Флоренции,
март 1890 года
Мальчик был не старше четырех-пяти лет. Он решительно стоял в дверях гостиницы и темными глазами смотрел на Роланда со странной напряженной враждебностью, нахмурив лоб и прикусив большой палец.
– Слушай, молодой человек, – деликатно кашлянув, произнес Роланд и поставил ногу на ступеньку. – Может быть, ты разрешишь мне пройти?
Мальчик вытащил палец изо рта.
– Мой отец тебя запросто побьет.
Дождь с карниза капал на тулью шляпы Роланда, стекал на узкие поля, а уже с них заливался за воротник пальто. Холодная и промокшая рубашка неприятно липла к коже.
– Думаю, ты прав, – согласился он, собрав воротник пальто в кулак. – Но пока мне бы очень хотелось обсушиться у того жаркого огня, что потрескивает в камине прямо за твоей спиной. Разумеется, если ты не против.
– Мой отец, – заявил мальчишка, ткнув пальцем в нос Роланду, – сможет расколошматить тебе лицо, и ноги, и руки, и ты будешь плакать вечно. – Последнее слово он произнес с особенным удовольствием.
Роланд моргнул. За небольшой фигуркой мальчишки он ясно видел общую комнату гостиницы: длинные столы, сидящих за ними людей, тарелки с дымящейся едой и бутылки местного вина. В камине приглашающе ревел огонь, прогоняя прочь сырой мартовский воздух.
– Конечно, я буду плакать, – сказал Роланд. – И очень горько. Нисколько в этом не сомневаюсь, ни капельки. Но, слушай, там горит огонь…
– Филипп! Вот ты где!
Измученный женский голос послышался из-за спины Роланда, откуда-то из глубины вонючего грязного гостиничного двора, который он только что пересек. Голос измученный, да: натянутый, иссохший, с небольшой хрипотцой, но тем не менее очень знакомый.
От потрясения спина Роланда напряглась. Нет, только не здесь. Он наверняка ошибается. Не во дворе деревенской итальянской гостиницы, запрятанной в далеких холмах, в милях и милях от цивилизации и комфорта Флоренции, в целой вечности от лондонской оранжереи, где он в последний раз слышал этот мелодичный голос.
Нет, должно быть, просто воображение разыгралось.