Мальчик поколебался, переводя настороженный взгляд с Роланда на кресло и обратно. В камине громко треснуло полено, нарушив тишину, и, словно звук послужил сигналом, Филипп шагнул вперед и забрался в кресло. Роланд улыбнулся и подошел к подносу с графинами. Первым делом в замке Уоллингфорд запретил все спиртное, хотя вино по негласному соглашению под этот указ не попало, а после некоторых споров и крепленые вина тоже. В конце концов, невозможно нормально жить хотя бы без бокальчика шерри. Но в библиотечные графины наливали только воду, свежую и целомудренную; каждое утро и каждый вечер ее набирали из колодца, и вкус у нее был никакой.
Роланд взял стакан и налил его до краев.
– Держи, старина, – сказал он, протягивая стакан мальчику. – Когда бродишь по замку, вместо того чтобы спать, разыгрывается сильная жажда.
– Спасибо, сэр. – Филипп сделал осторожный глоток.
Роланд сел на диван и подался вперед, упершись локтями в колени.
– Ну вот что. Думаю, ты знаешь (а может быть, и нет), что мы с твоей мамой были знакомы очень давно, в Лондоне. Еще до того, как она встретила твоего отца.
Филипп кивнул.
– Вы дружили?
– И очень хорошо дружили. Я считал твою маму очаровательной и надеялся… я надеялся, что она навсегда останется моим другом, а я – ее.
Филипп снова кивнул и сделал еще глоток.
– Тогда зачем вы заставили ее плакать?
Роланд переплел пальцы, глубоко вонзив ногти в кожу, и уставился на коврик под ногами, старый, вытертый, давно утративший цвет и узор под подошвами множества ног.
– Я этого не хотел. Понимаешь, мы разговаривали про прежние времена, и, может быть, это вызвало у нее ностальгию.
– А что это такое?
– Ну, это когда вспоминаешь прежние дни, когда ты был моложе. Хорошие, но уже прошедшие времена. А сейчас все по-другому – не хуже или лучше, а просто по-другому. Но иногда ты скучаешь по прежним денькам. – Роланд поднял на мальчика взор. – Ты что-нибудь понял?
На круглом детском личике Филиппа возникло выражение свирепой сосредоточенности.
– Не знаю. Так она из-за этого плакала?
– Думаю, да. Надеюсь, я не сказал ничего такого, что заставило ее почувствовать себя несчастной. Мне бы этого очень не хотелось.
– Вот и не надо, – заявил Филипп. – А не то я вам надаю как следует!
Роланд моргнул.
– Да. Ага. Нет, до этого не дойдет.
– Мой отец все узнает и тоже вам хорошенько надает!
Кончик носа запылал, скулы Роланда порозовели.
– Серьезно?
Филипп вздохнул.
– Да.
Роланд тщательно подбирал слова.
– И часто он такое делает?
Пожатие плечами.
– Отец всегда сердится. Когда мне было три года или четыре… нет, наверное, четыре года и семь месяцев, я нашел под кроватью одну из маминых кукол, и мы с ней вместе пошли скакать на лошади…