«Честь и Родина. Пленник, спасшийся из лагеря, член комитета правления Собрания военнопленных Франции господин Франсуа Морлан обращается к вам… «Военнопленные, репатриированные и бежавшие, мои товарищи по Сопротивлению, я хочу сначала сообщить вам добрую весть»…»
Треск заглушил голос оратора.
— Всегда одно и то же: никогда не удается узнать добрую весть, — проговорила Леа, ударив кулаком по приемнику.
— Подожди, ты знаешь, что это ничего не изменит, — возразила Камилла, мягко оттолкнув подругу.
Несколько раз она включала и выключала приемник и готова была отступить, когда тот же голос произнес:
«Я сообщил от вашего имени генералу де Голлю о вере, воодушевляющей нас. Я сообщил от вашего имени комиссару Френелю, как и мы, бежавшему из плена, обо всем, что дает нам силы жить. Эти люди, честь которых заключается в вере в будущее, уже восприняли надежду, скрытую в наших сердцах».
Опять ворвались помехи, позволяя улавливать только обрывки фраз, но затем исчезли:
«…но их требования еще обширнее и великодушнее. Потому что в лагерях и в отрядах коммандос они научились понимать друг друга, они желают видеть родину свободной от усталости и одряхления. Потому что они нашли друг друга, они мечтают о родине, где классы, сословия, группировки объединились бы в справедливости, более сильной, чем любое милосердие. Поскольку в изгнании они делили тяготы нищеты с людьми разных рас и наций, они хотят разделить с ними и блага будущей жизни.
Да, мои товарищи, мы сражаемся ради всех. Ради всего этого мы избрали борьбу. Вспомним клятву, данную в момент расставания с нашими близкими. Они нам говорили: «Только не изменяйте нам, обязательно скажите Франции, чтобы она вышла нам навстречу с самым прекрасным лицом».
Беженцы, репатрианты, борцы из центров взаимопомощи, из отдельных подпольных групп, настало время сдержать свое обещание».
— Еще один идеалист! — воскликнула Леа. — Ах! Он прекрасен, лик Франции! Пусть этот Морлан посмотрит, на что похож этот прекрасный лик… опухший от страха, ненависти и зависти, косой взгляд, уста, источающие клевету и доносы…
— Успокойся, ты хорошо знаешь, что Франция не только в этом, есть также мужественные мужчины и женщины, такие, как Лоран, Франсуа, Люсьен, мадам Лафуркад…
— Мне наплевать! — закричала Леа. — Они умрут или уже мертвы, останутся только те, другие.
Камилла побледнела.
— О! Замолчи, не говори этого.
— Тихо! Вот личное послание.
Они тесно придвинулись к приемнику.
«Все поднимается против меня, все меня осаждает, меня испытывает… Я повторяю: все поднимается против меня, все меня осаждает, испытывает… Утки Жанетты прибыли благополучно… Повторяю: утки Жанетты прибыли благополучно… У Варвариной суки трое щенков… Повторяю: у Варвариной суки трое щенков… Лоран выпил свой стакан молока… Повторяю…»