И из кармашка коробочку достал бархатную, вида характерного. Пальчиком крышку откинул и протянул.
— И буду безмерно счастлив, если вы станете моею женой!
Девицы, которые прогуливались в отдалении с видом таким, что будто бы сами по себе гуляют, и вовсе не подсматривают, остановились.
Зашептались.
Раскрыли веера, смотрят на Габрисю, на пана Вильгельминчика, которому явно неудобно стоять на колене, и с зонтиком в одной руке, а с кольцом в другой. И вообще на редкость дурацкий у него вид… и чем дальше, тем более дурацким он кажется… и надо бы ответить.
Хмурится пан Вильгельминчик.
Чего ждал? Восторга?
Он ведь привык, что им восторгаются… красавец… и она красавица… не стыдно в обществе показаться… идеальная пара, почти как в ее, Габи, прежних мечтах. Только сбывшиеся, они имеют какой-то горьковатый привкус.
— Нет, — сказала она и коробочку закрыла. — Извините, но нет.
— Почему?!
Какое искреннее недоумение.
И обида.
Он ведь завидный жених. В «Гданьской хронике» идет под пятым номером списка самых завидных женихов. И многие девицы счастливы были бы обратить на себя внимание пана Вильгельминчика. И он обращал, правда, не на девиц, поскольку с ними связываться себе дороже, но все ж таки…
— Дорогая Габрисия, — он неловко поднялся и сунул зонт подмышку. — Понимаю. Я слишком тороплю события, однако же подумайте, разве вы найдете пару более достойную вашей красоты?
Тут он несколько покривил душой, поскольку в той же «Хронике» имелись и первые четыре пункта, но сын мэра был связан обязательствами, да и про иных ходили такие же слухи, так что пан Вильгельминчик в будущем году имел все шансы получить почетное звание самого завидного холостяка.
— Красоты? — странным голосом переспросила она. — Красоты… вас только она интересует?
— Что? — пан Вильгельминчик вопроса не понял. — Конечно… вы же красивы.
— А если перестану быть красивой?
— Как?
— Как-нибудь… скажем, ваша ревнивая полюбовница в лицо кислотой плеснет…
— У меня нет ревнивых полюбовниц…
— Или заболею… к примеру оспой… проклянут… да мало ли, что в жизни приключиться может.
Престранный разговор ставил пана Вильгельминчика в весьма неудобное положение, куда более неудобное, нежели недавнее, с зонтиком и кольцом.
— Просто представьте, что я, ваша супруга, стала вдруг… уродлива. Что тогда?
— Н-ничего… наверное, — пан Вильгельминчик попытался представить, но получалось не очень хорошо. Его жена уродлива?
Боже упаси!
— А хотите, я скажу, что? — Богуслава наклонилась к самому уху. — Вы тогда расстроитесь. И спросите себя, в чем же так перед Богами провинились. Вы решите, что наказали вас. И не желая быть наказанным, сошлете неугодную супругу в какую-нибудь глухую дальнюю деревеньку… а в свете объявите ее больной. Лучше больная, чем уродливая.