Убил там кто-то кого-то или не убил, занимался контрабандой или не занимался, но он, в конце концов, заявил: это моя лодка, и я могу с ней делать все, что только пожелаю. И никто мне не может этого запретить в демократической и в чем-то даже суверенной стране, даже если то будет Барак Обама или какой-нибудь Осама. А если и запретит, то он, Ян Гловацкий, архитектор, с этой лодкой отправится в сам Страсбург, и вот тогда посмотрим, кто тут был прав.
И он сказал это воеводскому прямо в лицо, дорогуша, и так при том удочку выставил, что воеводский сдался и позволил осуществить спуск лодки на воду словно поднятие флага, скажем, ПОРП[37].
После такой замечательной победы мой Господин и Повелитель глянул на меня так, словно я забыла его пиво в холодильник поставить, и мне уже стало ясно, что придется высматривать те камни, которые способны поцарапать блестящий киль и ослабить нашего Великого Мореплавателя.
Воеводский толкал прицеп, ведь глупо ему было просто так стоять и пялиться, я же с набожной честью наклонялась перед тем чертовым килем. И вот когда я так вот наклонялась, то нашла кусочек газеты, который меня, как раз, весьма заинтриговал, поскольку речь там шла про диету Дукана.
И вот тут-то мне стукнуло в голову узнать, а из какой газеты этот клочок взялся. Понимаешь ли, мне эта диета чертовски любопытна, потому что, в принципе, можно лопать все, что угодно, а ты не только не потолстеешь, но даже и похудеешь.
Но как только я его подняла, ну то есть — тот клочок Дукана, воеводский тут же презрел (с явным облегчением) яхту Султана и вырвал тот кусочек из моей любопытствующей руки своей еще более любопытствующей рукой.
И вот теперь то я уже все знаю.
Тот кусочек Дукана был из известного бабского журнала, названия которого здесь я сообщить не могу, чтобы меня кто-нибудь не обвинил в скрытой рекламе. Достаточно того, что номер был за ту самую неделю, когда утопили швитезянку.
Другими словами, девушка была в курсе.
И вот это, дорогая моя, доказательство того, что лодку, что ни говори, брали, но вовсе не для того, чтобы она служила лафетом в похоронной процессии.
Так или иначе, но улика крепкая, то есть — убедительная, и, похоже, я все-таки начну следствие по этому делу.
По ее (улики) причине, Стемпень даже простил Стемпневой ее глупость, потому-то я все и знаю.
Это означает, что он снова все ей рассказывает, и хотя нас все так же презрительно окидывает взглядом, уже не обозначает этого вербально.
А я самый настоящий, истинный детектив, о чем чистосердечно докладываю вместе с извлеченным из Дукана приветом,