Второе решение не столь тривиально, но вы, мадам, согласившись принять столь необычный брак, как предполагаемый нами, проявили готовность сойти с избитых путей, когда это представляется вам полезным для счастья дочери. Это решение заключается в том, что мы с Соланж продолжаем наши прежние отношения, но без какой-либо мысли о браке.
Не будем говорить об «условностях». В чем, собственно, дело? Опять и опять: речь идет о счастье вашей дочери. Посмотрим на это здраво. Вашей дочери нравятся наши отношения, мне тоже. А теперь мы должны лишиться этого только потому, что не будет свадьбы? По моему мнению, это пещерный век. Разве нет иного решения, кроме двух идиотских крайностей, — полного разрыва или брака? Но человечность заключается в трудном и утонченном. Значит, нужно: statu quo[10] и, чтобы не давать повода для сплетен, совершенно необычная комбинация: она бывает у меня, но мы больше нигде не встречаемся, во всяком случае в Париже, и я никогда ни при ком не упоминаю ее имени. Нравственно и материально я даю ей все, как в законном браке. Да что там говорить, значительно больше. Ведь мои чувства к ней, если речь идет о женитьбе, доставляют мне страдания, поскольку тогда все движется к катастрофе. Напротив, как только перспектива брака исчезнет, устранятся и все препятствия, и моя любовь будет расти в полной свободе.
Соблаговолите принять и пр…
Косталь.
* * *
16 августа. — Телефонный звонок в четверть двенадцатого, хрипловатый голос мадам Дандилло спрашивает Косталя. Он едва удерживается, чтобы не сказать: «Меня нет».
— Это я, — отвечает он слабым голосом, но внутри у него все пронзительно кричит: «Влип, сейчас она задаст мне!»
— Сударь, я крайне тронута вашим откровенным письмом, но дело слишком важное, чтобы обсуждать его на бумаге. Быть может, вы придете ко мне на чай сегодня в пять? Мы будем одни.
— Хм, я уже занят, — первым побуждением Косталя всегда было уходить в сторону, и это уже стало его второй натурой, но тут он все-таки одумался и принял приглашение: тем лучше, пусть эта неприятность скорее кончится. А раз все равно сегодня вечером придется часа два толочь воду, не стоит пока и думать обо всем этом.
Всякая смерть — это повод для возрождения, даже из трупа вырастают злые цветы. После кончины г-на Дандилло, совпавшей с матримониальными проектами, все в его доме уже три недели тянулось к будущему. Комнату умершего дезинфицировали, освободили от всех предметов, связанных с болезнью, словно она уже никогда и никого не настигнет в этих стенах. Отдернулись занавеси, закрывавшие везде окна для защиты от шума, а после того, как Соланж передала некоторые мнения Косталя о маниакальной привязанности французов к вещам, загромождающим их жилища, и о том, как смеются над этим иностранцы, было выброшено немало всяческого старья.