– Нет, не переходим, – устало, но твердо и властно возразил Ариэль. – На той же Пасхе Иисус выгнал из Храма торговцев и менял. И это его действие, напоминаю вам, получило тогда высокую оценку партии, а в школе Шаммая еще более высокую, чем в нашей школе. Сам учитель Левий Мегатавел с удовлетворением высказался, что вот, дескать, никто из праведных людей не решился, а какой-то безвестный галилеянин возмутился и сделал доброе дело, очистив Храм от суетной скверны. «Доброе дело сделал» – я хорошо запомнил слова товарища Левия.
– Ну, раз ты вспомнил об этом, – сказал Руввим, – я тоже кое о чем вспомню. Ваша школа направила тогда к Назарею Никодима, члена синедриона. И он отправился к нему темной ночью, чтобы никто из товарищей не знал об этом посещении.
– Никодим отправился к Иисусу по собственной воле, а не по поручению школы. К тому же Никодим уже давно не принадлежит к Школе Гиллеля.
– Давно?! Клянусь Храмом, он ушел от вас с того самого момента, как встретился с Назареем и поговорил с ним! – как ребенок, обрадовался Руввим.
– Пусть будет так. Хотя это не совсем так, – спокойно согласился Ариэль.
– А Фамах, наш любимый товарищ Фамах, который сейчас здесь присутствует, он тоже по собственной воле пошел за Назареем? – продолжал радоваться и расспрашивать Руввим.
– Нет, Фамах был отправлен за Иисусом по поручению школы, – сказал Ариэль.
– А Ингал, который теперь ходит среди учеников Назарея, тоже был вами отправлен?
– Да, мы попросили его помочь Фамаху, и они вместе ушли за Иисусом. И Фамах с честью выполнил поручение и, как ты помнишь, очень помогал нам в Галилее, когда мы с тобой принялись за расследование. А Ингал… Да, он перешел на сторону Иисуса и от партии отдалился, – сказал Ариэль.
– Наш язык – богатейший язык в мире. И в нем есть более точные и красочные слова, такие как «изменил», «продал», «предал»… Почему ты их не используешь, Ариэль? – почти нежно спросил Руввим, но глаза его так яростно вцепились в лицо Ариэля, что тот инстинктивным движением поправил мешочки у себя на висках, словно его собеседник сдернул их в сторону.
– Можно, наверное, и эти слова использовать, если жестко смотреть на вещи, – спокойно и грустно ответил Ариэль.
– Товарищи! Я вас прошу… Я вас очень прошу… – сказал Матфания, впрочем, без всякого выражения и что-то старательно вписывая в одну из восковых табличек.
– А как иначе ты предлагаешь смотреть? – удивился Руввим, – если среди учеников Назарея таких, которые постоянно за ним следуют, я насчитал пять, нет, шесть фарисеев и книжников, которые либо принадлежали вашей школе, либо ей сочувствовали. И двое из ближайших учеников Назарея, из тех, кого они сами называют посланниками, двое, говорю, до своего предательства воспитывались в школе Гиллеля. Я имею в виду Иуду, сына Иакова из Хоразина, и Иакова, сына Зеведея из Капернаума.