— Ешь давай, грейся. Белый кончился, один черный остался, — пошутил он.
— Да ладно, спасибо, — ответила я, не поняв шутки. Пила, обжигаясь, из алюминиевой кружки горьковатый крепкий чай, пахнувший почему-то березовым веником, и откусывала крупные куски хлеба. Парни, сидевшие напротив на ящике, переглядывались. Потом длинный спросил:
— А ты чего здесь делаешь?
И я выдала им заранее продуманную легенду о том, что освободилась в Дудинке, приехала в Норильск найти своего дружка, которого увезли недавно этапом, но у меня вытащили из кармана деньги и документы. Вот и пошла искать ночлег. Ну а там я работала на стройке и знаю, что в домах, где штукатурят, должно быть тепло. Вот завтра пойду на станцию, попрошусь у машинистов и уеду обратно. А иначе что здесь делать без денег? Потом, может быть, еще раз приеду. А может, он напишет, отзовется, не надо будет ехать.
Мне не приходило в голову, что я не похожа на освободившуюся «бытовичку». Те одеты иначе, лучше. Казалось, что мне верят, и я самозабвенно врала, получив заряд бодрости от крепкого чая.
— Ладно, — сказал длинный, — ночуй. На вот тебе ящик, пристраивайся, а то и на полу можно, только надо подмести.
— Я на ящике. Спасибо, ребята.
Они исчезли вместе с лампой. В комнате стало темно и тихо. Я сняла бушлат, постелила его на ящик, прилегла, поджав колени, на бок, спиной к радиатору, и задремала.
Проснулась от света. Открыла глаза. Сквозь темноту белеют двое в полушубках. Один светит мне в лицо фонариком и спрашивает кого-то:
— Это та самая?
— Да, это она, — отвечает знакомый бас из темноты. Человек с фонариком тронул меня за плечо и сказал:
— Одевайтесь, пойдем с нами.
Я покорно оделась.
Долго шли по тесной улице. Зашли в дом. В темноватой комнате у стола, освещенного настольной лампой, сидел офицер. Люди в полушубках откозыряли, доложили и ушли. Офицер велел подойти, молча осмотрел с головы до ног при свете своей лампы и спросил:
— Фамилия? Имя? Отчество?
Я назвала заранее придуманное имя, потом повторила свою легенду, нутром чувствуя, что тот ни одному моему слову не верит, хоть и пишет что-то на бумаге.
Потом офицер поднял на меня тяжелый взгляд и сказал:
— Ну чего врешь-то? Из какого лагеря?
— Ни из какого, я из Дудинки приехала.
— Врешь! Говори правду!
— Не вру! — упрямо твердила я.
— Ты будешь говорить правду?
— Так я же не вру!
Офицер нажал кнопку под крышкой стола, и в дверях появился солдат.
— А ну сними с нее бушлат!
Солдат, дернув за воротник, резко стащил с меня ватный бушлат.
— Говори, откуда сбежала! Офицер начал злиться. Я молчала.