— Сейчас ты у меня заговоришь! Не такие признавались! Он вытащил из ящика черную резиновую палку и сказал:
— Видишь? Тебе надо, чтобы тебя били? Признавайся!
Я молчала.
Офицер передал палку солдату. Солдат замахнулся и ударил. Я повернулась к нему спиной, чтоб не так было больно. Солдат бил еще и еще. Офицер сделал знак, удары прекратились, и снова озлобленно загремел:
— Ишь упрямая! Все равно ты у меня заговоришь! ...твою мать! Зазвонил телефон.
— Слушаю, Никифоров... А, да, конечно. Да вот сидит у меня какая-то. Может, та самая? Не признается, молчит. Ничего, добьемся, заговорит. Ну давай, пока!.. — И мне: — Так, значит, со сто второго? Как ушла?
Я молчала. Не хотела выдавать того солдатика, что прозевал на посту, и не хотела закрыть для себя эту возможность, этот удачный вариант побега (может, еще раз пригодятся такие же обстоятельства — мало ли что случается в жизни?). Меня били долго и упорно, но я, сжав зубы, не отвечала на вопросы. Отвернувшись к стенке, слышала, как офицер позвонил куда-то и спросил:
— Как там у вас дела? Бабы ваши в порядке? Ему ответили, и он хохотнул в трубку:
— Да нет, не о том. Все на месте? Опять засмеялся.
— Слушай, ты, не темни. Тут у нас сидит одна, похоже, что ваша. Мне уже позвонили час тому назад. Ага, так, значит, привезем, ждите...
Два солдата в белых полушубках отвели меня на станцию.
Глава 6. САМАЯ ТРУДНАЯ ЗИМА
Формальности передачи окончены, и вот я стою в маленькой комнате караульного помещения, а напротив сидят трое: начальник караула с непроницаемым татарским лицом, комендант лагеря из «бытовиков» и надзиратель Колтырин — белобрысый, щербатый, с вечно разинутым ртом. На физиономиях у них злобное торжество. Три здоровых мужика празднуют победу над измученной девчонкой.
— Фамилия? — спросил начальник конвоя. Я ответила — и получила удар кулаком по скуле. Качнулась, но устояла.
— Имя? — и снова удар с другой стороны.
— Год рождения? — еще удар.
Сильные мужские кулаки били профессионально, без следов. Ждали, что взмолюсь или заплачу, но я лишь коротко отвечала тусклым, бесцветным голосом. После удара в солнечное сплетение потеряла сознание. Мне вылили на лицо кружку воды. Встала, качаясь. Вопросы кончились, начальник конвоя коротко приказал:
— Отведите!
Отвели в домик, где была оборудована камера-изолятор. В камере было совершенно темно. Нащупала небольшие нары на уровне груди и влезла на них. Там кто-то спал и бредил во сне: по голосу — молодая девушка. Я примостилась рядом. Было холодно. Потом в коридоре загремело железо и запахло дымом. Топили печь. Теплее не стало, но дымом пахло сильно.