— Соперница?
Какая там соперница — волчье отродье, беспардонная сука, шлюха без роду без племени, бездарная актрисуля, передком добывающая роли, придворная потаскуха, солдатская подстилка, дрянь.
Этот шепот обладал сокрушительной силой, искаженные дикой злобой черты обрели былую хищную красоту. Как в прежние времена, когда она иной раз бросалась на него, норовя вцепиться в глотку. Боже, если та — волчье отродье, то уж эта, наверное, сатанинское. Соперниц у нее, впрочем, всегда было предостаточно, но эта, новая, видно, страшнее смерти, раз вызывает такую бешеную ярость. Какая же ему отводится роль: посредника между двумя фуриями?
— Хороша собой?
Зубы Бинетти сверкнули в горькой улыбке.
— Иначе я бы не морочила тебе голову, Джакомо. Красавица.
Ну, ну, это уже кое-что, хотя и не слишком много. Что, собственно, эта Бинетти вообразила: что ему все еще двадцать лет и он очертя голову кинется на первую попавшуюся смазливую потаскушку? Еще не успев ответить, понял: кинется. Возраст — он невольно расправил плечи, разгладил манишку — здесь ни при чем. И вообще, кто тут говорит о возрасте?
Бинетти уже снова с тревогой заглядывала ему в глаза.
— Но холодна. Как лед. Дьявольски расчетлива.
— Сплошные достоинства, — пробормотал Джакомо, старательно натягивая парик. — Короче: чего ты от меня хочешь?
Бинетти подтолкнула его дальше за ширму, покосилась на Лили — не увидит ли та чего-нибудь лишнего, — и сунула руку ему между ног. В пах одновременно вонзились ледяная и раскаленная стрелы.
— Того самого. Чтобы ты превратил эту сучку в свою рабыню. Ты знаешь, я в долгу не останусь.
— Минутку, минутку. — Ошеломленный и ее поведением, и предложением, он все же пытался сохранить безразличный вид. — Только и всего?
— Тебе мало? — выдохнула Бинетти и сильнее сжала пальцы. — Что ж, добавим.
Это уже была прежняя Бинетти — смелая, изобретательная, потрясающе бесстыдная. Но не собирается же она всерьез… Собирается. Здесь? Сейчас? Задаток? Почему бы и нет, она ему доверяет. А дверь! Плевать. Сквозь щель в ширме Джакомо увидел Лили: опершись на подоконник, она внимательно изучала пейзаж за окном. Лучше б взглянула разок на свою тетушку — обнаружила бы кое-что поистине заслуживающее внимания. Дружок вырос в тетушкиной руке, распрямился, выглянул на свет. А Лили? Тише, ради Бога, тише. Хорошо. Еще минутку он подождет, а потом разразится смехом — ведь все это было не более чем шутка. Верно? Она зацепила ногтем самый кончик. Нет, черт подери, не шутка! Бинетти занялась им всерьез. Здесь. Сейчас.
Напрасно старается. Невезение. Проклятое невезение. Доктор Хольц кланяется — деликатно, но недвусмысленно. Сто тысяч гвоздей в задницу! Хольц! Нельзя подвергать ее опасности — слишком рискованно. Это, пожалуй, единственный принцип, которого он твердо придерживается всю жизнь. Вопреки этому дурачку, льнущему к ее ладони, нетерпеливому, не желающему ни с чем считаться. Расчувствовавшийся остолоп! Полоумный ухарь, заботящийся лишь о собственном удовольствии. Безмозглый кретин. Увы! Хамы всегда одерживают верх над философами. Но только не сегодня. Нельзя ему этого позволять. Он и не позволит, натравит на него доктора Хольца! Однако Бинетти тоже нельзя обидеть. А признаться в подлинной причине своей сдержанности невозможно.