— Я готов выполнить задание, ваше сиятельство.
Посол медленно повернулся, смерил его злобным взглядом.
— Какое задание? Вы о чём? И вообще, кто вам разрешил говорить?
— Прошу прощения, но дело чрезвычайной важности и не терпит отлагательств.
Граф, точно губка, разбухал от ярости. Приблизился, не выпуская ружья.
— Какое дело?
Сейчас. Даже если эти слова обожгут горло.
— Сегодня вечером я собираюсь похитить короля. Не знаю только, куда его доставить.
— Какого короля?
Глаза графа полезли на лоб, лицо налилось кровью и, казалось, вот-вот лопнет.
— Ну… польского. Станислава Августа.
Пестрый побежал. Погоди, идиот. Палач еще не отложил ружья, хотя пока целится в брюхо твоего хозяина, а не в твое. А, пускай целится в кого угодно, преимущество уже на его, Казановы, стороне. В иной ситуации он бы сейчас развалился в кресле, закинув ногу на ногу, может, даже отправил в рот горсть изюма или фиг и спокойно дожидался ответа на свое предложение. Бог мой, такое ведь не каждый день предлагают. Это же истинное чудо, лакомый кусочек для мастеров провокаций и интриг, зрелый плод, который сам просится в руки. А кого он в действительности намерен подсунуть вместо короля, уже совсем другая песня. Мало ли чудес основано на обмане, мало ли плодов с червоточинкой. Но сесть было некуда, и Казанова лишь непринужденно облокотился на балюстраду. Рюмочка коньяку тоже б не помешала. Лучше бы, чванливая свинья, приказал подать что-нибудь горячительное, вместо того чтобы тупо на него пялиться.
— Кто вас сюда прислал?
Холод, повеявший от этих слов, пока еще не испугал Джакомо. Не понимает, жирный дурак, про что ему говорят. Он собирается доставить им польского короля, их врага, строптивого Телка, которого пора поучить уму-разуму. Это ему крепко вбили в голову в петербургских застенках, он еще ничего не забыл. Кто прислал. Что ж, он скажет. Ничто так не украшает лжи, как капелька правды. Только не сразу. Стоит, пожалуй, набить себе цену. Да и Пестрому перепадет несколько лишних метров жизни.
— Я, видите ли… связан клятвой.
— Фамилия?
Кажется, кто-то из них зарапортовался, неправильно оценил ситуацию. И, чем сильней упиралось в кадык дуло ружья, тем острее сверлила душу… нет, не боль — страшная догадка, что просчитался он.
— Полковник Астафьев…
Чего еще ему надо, пусть уберет свою железную игрушку, как бы не выстрелила ненароком. Ну и разит у этого борова изо рта. Все можно выдержать, только не это.
— Шуты. Петербургские шуты.
То был рык разъяренного зверя, а не ответ дипломата. Хотя Репнин отступил назад и железо больше не давило на горло, Казанову охватил панический ужас. Этот бочонок тухлого сала всадит ему пулю в лоб? Но если не всадит, завтра выяснится, кто шут, а кто нет. Пусть только сообразят, что он приволок королевского двойника, что у них в руках Телок номер два, его величество Никто. Вся Европа покатится со смеху… уж он тому поспособствует. Но… вдруг и этот побагровевший от злости боров — жалкая имитация, а не настоящий посол ее императорского величества, его сиятельство граф Репнин? В чем дело? Он что, оглох? Не понимает, о чем речь? Стрелять, похоже, не собирается. Ударит по физиономии? Черт!