Тогда придется его убить. Он ведь дал себе клятву. Боже, будь милостив. Так, значит, выглядит их благодарность? Нет, что все-таки происходит? Он ошибся адресом?
— Тьфу, тошнит от этих болванов.
Посол скорее вздохнул, чем сплюнул. Крикнул что-то по-русски слуге и опустил ружье. Теперь проще простого было бы вырвать его у графа, раскроить прикладом череп или одним выстрелом продырявить жирную тушу. А потом… нет, ничего не выйдет. Казанова незаметно огляделся. Н-да, живым отсюда, пожалуй, не выбраться. Нет, нельзя рисковать. А что с Пестрым? Кошмар! Вот идиот: неторопливо, виляя хвостом, приближается к окровавленной награде. Кто же здесь угодил в западню? Глупый пес или он? Его схватят, посадят за решетку, а то и отправят в. Сибирь. Нет, такого ему не выдержать, пусть лучше сразу пристрелят. Но без борьбы он не сдастся.
Джакомо уже рассчитывал силу прыжка, уже ощущал в руке холодок ствола, раздающегося вширь и превращающегося в грозную палицу, когда Репнин вдруг повернулся к нему спиной и бросил ружье слуге. Все снова вернулось на свои места. Ага, его сиятельство решил, что довольно валять дурака, и сейчас перейдет к делу. Видимо, каждого так проверяют. Но у него нет ни охоты, ни времени заниматься чепухой. Он может передумать, и тогда — пишите пропало, господа. Поищите себе кого-нибудь другого. Merde, только бы этот большеногий болван не развопился, когда он будет вытаскивать его из-под кровати. А Катай? Может, отодрать ее прежде, чем заняться любовничком? Жаль было бы упустить случай. Причитается же ему награда за труды. Но время — лютый враг всякого удовольствия. Впрочем, для успокоения нервов… на скорую руку, за три минуты. Да, да, конечно.
Приободрившись, Казанова выпрямился, поправил парик. Поглядим, умеет ли этот надутый чурбан улыбаться. Сейчас лишь улыбкой можно загладить промах. Браво, Пестрый! Не только останется цел и невредим, но еще и брюхо набьет. А он? Через несколько дней в Гданьске закатит пир, напоит всех, кто ни подвернется, и напьется сам.
Если то была улыбка, она ничем не отличалась от волчьего оскала. Посол, крепко упершись в пол террасы ногами, ждал, пока денщик застегнет на нем шубу, и даже не повернул головы.
— Астафьев не Астафьев. Тот, кто вас сюда прислал, пальцем сделан, если не выразиться сильнее.
Желудок подскочил к горлу: неужто все пропало?
— Что эти свиные рыла воображают? Думают, Репнин — кто? Слабак, которого надо учить, как шворить шлюх? Это ведь, кажется, ваша специальность…
Бульдог, чистый бульдог, вон и пена в уголках рта. Джакомо, даже если б захотел что-нибудь сказать, не смог бы, а если бы смог — не нашел подходящих слов.