Девица вернулась с бутылкой вина; на ней было уже другое платье с вырезом, открывающим грудь почти до самых сосков. Черт, похоже, специально для него переоделась! Это скорее встревожило, чем обрадовало Казанову. Кретинка! Ведь у его самодовольного соотечественника тоже есть глаза. Не дай Бог такая глупость помешает осуществлению его плана. Ладно, адрес он украдкой сунет ей перед уходом. Художник залпом опорожнил свой бокал. Снова налил.
— Тосканское. — Причмокнув, он усадил девушку на колено, что явно доставило ей удовольствие. С широко расставленными ногами, громадной сигарой в зубах, бокалом вина в одной и пышной грудью в другой руке, тосканец скорее походил на мифического сатира, чем на завсегдатая придворных салонов; о царящих там нравах Джакомо, правда, разное слыхал, но такое не предполагал увидеть. Сатир, будто угадав его мысли, подался вперед и еще крепче обхватил девушку. Казанова с нарастающим возбуждением искоса поглядывал на подрагивающие полушария. Вырвутся на свободу или не вырвутся?
— Я вам кое-что скажу. — Художник поднял бокал. — Тоскана — вот место для художников. А не эта проклятая дыра. Можете мне поверить.
Джакомо на всякий случай уткнулся в свой бокал. Надо выждать, разобраться, к чему тот клонит. К чему подбирается его рука, обхватившая левую грудь девушки, было ясно: пальцы медленно отгибали край платья.
— Здесь все гроша ломаного не стоит. За одним исключением. — Он так крепко стиснул девушку, что та с веселым визгом вскочила и, поддерживая обеими руками свои сокровища, отпрыгнула к мольберту. Ничуть не смутилась; готова продолжать забаву. Корова. А бык этот что вытворяет? Пролил вино. Опрокинул кресло. Обсыпал сигарным пеплом штаны. Спятил?
— Простите, но я от этой жизни дурею. Видите, чем пришлось целых полдня заниматься?
На столике стояла шкатулка из светлого дерева, лежали инструменты непонятного назначения, валялись кусочки какого-то желтого металла. Художник приоткрыл крышку шкатулки. Казанова тупо уставился на горку сверкающего порошка и вдруг почувствовал укол в сердце. Золото, настоящее золото.
— Сам готовлю, сам должен мучиться. Как будто нельзя выписать готовую краску из Парижа или из Гамбурга.
— Золото?
Именно это слово произносить вслух и не следовало, но Джакомо не сумел сдержаться.
Художник легонько дунул на бугорок:
— Самое настоящее. Ни один краситель его не заменит. А я вынужден возиться с этим говном!
«Мне бы твои заботы, земляк», — подумал Казанова с завистью в душе и улыбкой сочувствия на губах. Художник взял со стола брусочек с блестящим обпиленным боком.