Здесь, в углу шошалы — лачуги, Ошакбай пришел в себя, собрался с мыслями, немного окреп. У Бауршика оказалось восемь жен. Каждой он посвятил по одной ночи. На девятый день он вышел из лачуги молодой жены и мрачно заявил: «Отправимся дальше в путь». Ошакбая посадили на белого атана — рослого холощеного верблюда. Бауршик оседлал арабского жеребца. Слуги поехали на быках. Шли через сыпучие пески около месяца. Когда скотина отощала вконец, а у людей сквозь одежду стали выпирать ребра, дотащились до пустынной степи, где находилась стоянка несметного войска.
Бескрайняя ковыльная степь, простиравшаяся под жгучим солнцем, вселила тревогу в сердце Ошакбая. Она бугрилась бесчисленными холмами. Здесь находилась Золотая орда восточного кагана — хана ханов. Бесчисленные шатры ослепительно белели, точно чайки на берегу моря. От земляных печей — жер-ошаков к небу тянулись дымы. Вокруг стоял сплошной гул: ржали лошади, звенели стремена, бряцало оружие. Чем ближе к стойбищу, тем внушительней становилась картина. Куда б ни смотрел Ошакбай, всюду скакали отряды сарбазов, лавиной проносились ратники. Где-то обучали неуков, где-то, надрываясь, кричал глашатай, и все кружилось, гудело, стонало, грохотало, бурлило, ярилось в какой-то непостижимой, шальной круговерти.
Однако все же существовал железный порядок. Иначе эти полчища могли бы просто задавить друг друга, затоптать копытами коней, задохнуться от собственной мощи. Гигантский человеческий муравейник потряс Ошакбая. Такого он еще не видывал. И еще заметил батыр: земля была истерзана лошадиными копытами, травы вытоптаны. Стоило чуть подуть ветру, как поднималась пыльная буря. Но чувствовалось, что совсем еще недавно нетронутые травы стояли здесь коням по брюхо, что был здесь настоящий мамырстан — зеленый оазис. Теперь то здесь, то там сиротливо торчали задыхавшиеся в полыни чахлые кусты и деревца. Иссякли родники, обмелели речки, озера. Поразительно, как можно было прокормить такую прорву людей, находить достаточно выпасов для тьмы-тьмущей лошадей и верблюдов!
Справа путники увидели с десяток шатров из белых лошадиных шкур. Туда и направил коня Бауршик. Неожиданно, словно из-под земли, выросли перед ними двое верховых. Бауршик достал из-за пазухи медную пластинку, показал им. Верховые пропустили их вперед. Из белого шатра никто не вышел им навстречу. Надменность и величие мигом слетели с Бауршика. Он суетливо спешился, привязал повод к передней луке седла, заставил верблюда опуститься на колени, помог слезть Ошакбаю. Прямо на глазах менялся грозный Бауршик: стал кротким, тихим, даже ростом ниже. Он повел пленного и спутников к крайнему шатру. И здесь не видно было охраны. Казалось, жители покинули свои недавние жилища. Бауршик подал знак, негромко кашлянул, откинул заскорузлую шкуру-полог и вошел в шатер. За ним тесной гурьбой, толкаясь, напирая друг на друга, ввалились остальные.