— Ты очень заботишься о моем отце, правда? — Голос заставил вернуться к действительности.
— Да. Вышло так, что я очень привязалась к нему.
— Я так и понял.
Она бросила на него настороженный непонимающий взгляд, и он снова холодно улыбнулся.
— Ты спрашиваешь, откуда мне это известно? — Но Анна молчала, с каждой минутой все больше нервничая.
Где же все мое умение владеть собой, так необходимое сейчас? Напряжение нарастало.
Многие годы она училась следить за выражением своего лица. Пациенты не должны догадываться о том, о чем им знать не следовало, врачи — о том, что их мнения не совпадают. Всегда внимательная, всегда осторожная, сейчас она стояла, покраснев, чувствуя неловкость.
— Ангус Мак-Брайт, — бросил он, словно это все объясняло. Но она продолжала смотреть на него в замешательстве.
— Ангус Мак-Брайт сказал вам… Что?
Мак-Брайт был старым другом Джулиуса. Работал адвокатом в Мидлсбро и всегда заезжал навестить его, если ехал по делам на юг, что, впрочем, бывало не часто. Он нравился Анне — маленький сухощавый человек с плутоватым лицом, у которого не хватало мужества бранить друга за то, что он губит себя, уединившись в Брайдвуд-хаусе.
— Он написал о тебе.
— Никак не думала, что вы поддерживаете связь с кем-то из знакомых отца.
— К каким еще умозаключениям относительно меня ты пришла?
— Это не всеобъемлющее умозаключение, — возразила Анна. — Это лишь следовало из слов вашего отца.
Серые глаза сузились, превратившись в щелочки, и она снова залилась краской. С ним нужно держать ухо востро, чтобы не попасть впросак.
— Итак, вы с отцом подолгу беседовали обо мне. Как это мило.
— Не вижу в этом ничего особенного, даже если так было бы на самом деле.
— Неужели? Меня не проведешь, нечего прикидываться ребенком. Ладно, чтобы ты не очень смущалась, скажу тебе вот что. Отец очень богат, и ты это знаешь. Этот дом — лишь малая толика из того, что принадлежит ему. Его дома разбросаны по всему Лондону, и к любому из них можно прицепить ценник с внушительной цифрой.
Анна не дала ему закончить. Гнев помог стряхнуть оцепенение и стеснительность. Уперев руки в бока и злобно гладя на этого надменного брюнета, она накинулась на него:
— Значит, по-твоему, мне нужны деньги твоего отца? Эти слова оскорбили бы меня, скажи их кто-нибудь другой. Но ты, по-моему, просто не имеешь права врываться сюда, и тем более в чем-либо обвинять меня. Это ты не переступал порог родного дома бог знает сколько лет. Вряд ли можно назвать тебя любящим сыном.
— Ну-ну, продолжай, поделись своими умозаключениями о моем характере, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.