Состояние здоровья мужа, а также постоянные нападки на них обоих со стороны прессы, не могли не отразиться на Бриджит. Она даже заявила близким друзьям, что не иначе Господь решил наказать ее, заставив уступить увещеваниям Шарье, будто она должна родить этого ребенка. Казалось, будто весь мир ополчился против нее. И где бы Бриджит ни появлялась, она только укреплялась в этом своем чувстве. Как-то раз, навестив Шарье в больнице, Бриджит пошла прогуляться со своим отцом. Не прошли они и квартала, как к ней подскочил какой-то тип и принялся осыпать ее оскорблениями: «Ты, шлюха! Недолго тебе понадобилось, чтобы прибрать к рукам еще одного мужика!».
К тому моменту, как Шарье выписался из больницы, папарацци уже выстроились вдоль авеню Поль-Думер, боясь упустить появления «мадонны с младенцем». Бриджит в качестве будущей детской приобрела соседнюю двухкомнатную квартиру. Но до сего момента она все еще намеревалась рожать в больнице. Стоило только всплыть имени то одного, то другого врача, как репортеры пытались подкупить его, чтобы им было позволено незаметно установить фотоаппаратуру в родильной палате и таким образом запечатлеть новорожденного. Стоило лишь назвать клинику, где произойдут роды, как репортеры были уже тут как тут, дожидаясь прибытия Бриджит и раздавая нянькам взятки. Счастливчик, который первым сумеет запечатлеть новорожденного младенца Бриджит Бардо, мог спокойно диктовать цену — на тот момент это, несомненно, был самый ходкий товар во всей Европе.
Представители прессы одолевали ее телефонными звонками, подсовывали ей под дверь анкеты, а затем принимались барабанить в дверь в надежде, что она им откроет. Они заблокировали улицы и сняли квартиры в доме напротив, нацеля на ее окна объективы своих фотокамер.
Бриджит дохаживала последний месяц, но в результате оказалась пойманной в западню в собственной квартире. Чтобы как-то защитить себя от назойливых телеобъективов, она была вынуждена жить за задернутыми шторами. Супружество с Жаком уже становилось ей в тягость. Бриджит требовала к себе постоянного внимания, чего Шарье никак не мог ей дать. В этом проявилась незрелая сторона ее натуры, ведь ей надо, чтобы с ней обращались как с куклой. Шарье же был на это просто не способен. Когда же пресса сделала из ее беременности сенсацию, Бриджит оказалась в своей квартире как в западне, превратившись в своего рода заложницу, что просто жестоко по отношению к ней. Она провела последний месяц беременности в четырех стенах, потому что внизу ее поджидали толпы репортеров, а на другой стороне улицы — бесчисленные фотографы, отравлявшие ей существование.