Люди поступают хорошо лишь по необходимости.
Николо Макиавелли
Лицо Пипина Геристальского приобрело цвет императорского пурпура, и даже ветер, хлеставший его всю обратную дорогу к замку, не смог охладить жара. Он влетел в ворота Форантайна, спрыгнул наземь, бросил поводья на руки подбежавшему конюху и стремительным шагом двинулся к башне. Два комиса-телохранителя следовали за ним.
— Где?! — взревел майордом, и сидевшие на крыше вороны ответили ему громким карканьем, решив, должно быть, что вопрос обращен к ним. Конюх согнул спину в глубоком поклоне, должно быть, надеясь, что так он менее заметен. Слуги, выбежавшие в замковый двор, узнав о приближении господина, попятились к дверям. Им вдруг показалось, что не Пипин, а самолично его грозная сестрица вдруг очутилась перед ними.
— Черти бы вас разодрали в мелкие клочья! — продолжал бушевать владелец замка, скрежеща зубами и сжимая тяжелые кулаки. — Я спрашиваю вас, мрази, куда, дьявольские рога, подевались Гизелла и ее ублюдок?!
— Не видал никто, — отважился произнести один из стражников и тут же получил такую зуботычину, что с размаху осел наземь.
— А Фрейднур? Где Фрейднур?!
— Он в башне, — не вставая с земли, начал отползать стражник. — Там, эта, ну, того, сбежала.
— Что?!
— Не извольте гневаться, мой господин! Меня ж там не было! Фрейднур посты обходил, глядь — у дверей, что в комнату Благородной Дамы Ойген, охраны нет. Он туда-сюда посмотрел — нет, и все! Заглянул внутрь — а стражник там лежит, связанный накрепко. Без одежды, без доспеха, во рту кляп.
— Ты что ж, хочешь сказать, что Благородная Дама Ойген скрутила моего воина и сбежала, переодевшись в его платье?
Майордом поглядел на стражников в воротах, и те прикинули, не утопиться ли им загодя во рву.
— Мне о том не известно! — лепетал без вины пострадавший. — Фрейднур с ним толкует. Он меня за водой посылал. Охранника отливать.
— Проклятье! — сквозь зубы процедил Пипин. — Как они могли сбежать?! Проваливайте все с глаз моих! — В груди вельможи клокотал безудержный гнев. Как?! Как такое могло случиться?! Он же сам видел, как Гизелла с принцем Дагобертом садились в возок, до самого отъезда возле него стояла охрана, а уж после отъезда — и подавно.
Пипин вспомнил тот недобрый миг, когда ему взбрело в голову скоротать время в дороге, поболтать со своей будущей «невестой», объяснить ей суть их безнадежного положения, втолковать, что лишь смирение и покорность позволят сохранить жизнь ей и, главное, ее никчемному отпрыску.
Ах, какие слова он заготовил, какую блестящую речь! Даже наставник по латинской риторике был бы им доволен. Он начал издалека, говорил о беспощадном колесе судьбы и божественном правосудии, карающем тех, кто неугоден Господу, руками верующих, услышавших зов Провидения. Он говорил, а возок ехал. Кортеж двигался в сторону Реймса.