— Хорошая идея. И как ты это намерен провернуть?
— У меня есть золото. Довольно много золота.
— Меня всегда чертовски впечатляет этот аргумент, — вздохнул Лис. — Но если ты попробуешь подкупить верного комиса Пипина Геристальского, шанс, что он тебя просто поднимет на копье, сильно выше среднего. И будет по-своему прав. Здесь так не принято.
Если ты вдруг забыл, могу напомнить: комитат — это не просто клуб по интересам, кружок художественной рубки. Это своеобразная военная семья, и комисы считаются детьми главы комитата, независимо от их возраста. Для комиса — позор выйти живым из боя, где пал их предводитель. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?
— Ну да, — промямлил Карел. — Он не согласится.
— Это к гадалке не ходить. Но есть еще один неприятный момент. Такая попытка дачи взятки должностному лицу при исполнении им служебных обязанностей недвусмысленно и однозначно подтвердит, что мы работаем против Пипина и против них самих.
— Так что же тогда?
— Что-что? — протянул Лис. — Чувствую, пора мне в монастырь.
— Может, пока не надо, господин инструктор? — сконфуженно отозвался Бастиан.
— Шо ты так засуетился, Валет. Лучше, пока есть время, освежи в голове знания по богословию и риторике. Представьте себе карту. Представили? На берегу реки, на холме, обитель Святого Эржена. Это как раз то, шо нам надо.
Шахматы напоминают жизнь, но в той игре, в которую играем мы, со смертью короля все самое интересное только начинается.
Кардинал Мазарини
Лис издал столь жалобный стон, что кони, влекущие повозку, когда б только могли, непременно прослезились бы.
— О, я вижу ее! Да, да, вижу! Она идет, гремя костями. В руках ее цеп. Но почему цеп? Где же коса? Нет, нет, я так молод, я не хочу умирать!
— Бредит, — сочувственно покачал головой возница и крикнул возглавлявшему колонну герцогу Нурсийскому: — Дружок ваш, кажись, помирает!
— Так, гроза Богемии, приготовь свой нос для зарубок. Если ты намерен в связи с моей безвременной кончиной дать волю чувствам, то есть, глупо хихикая, пинать мои бренные останки или просто надеешься сделать мне искусственное сдыхание любым известным тебе способом, то знай: я тут же восстану из мертвых, оторву твои уши и скормлю их ближайшему мимолетному дракону.
— Ну что вы, господин инструктор, я сейчас опечалюсь.
— Опечалюсь? И это все, чего я заслужил, работая не прикладая рук?! Печалиться ты будешь, если я по возвращении просажу твое убогое стажерское жалованье на скачках в Дерби. А здесь ты должен быть вне себя от горя, так, чтобы даже Станиславский, спроси у Бастиана, он знает, кто это такой, рыдал у тебя на плече и прочувствованно повторял: «Верю».