Валет, хватай свое банджо и сыграй для создания настроения что-нибудь трагическое, любимый отходняк юбиляра, ну, в смысле — наоборот: «Вы жертвою пали в борьбе роковой». И если при этих аккордах никто не вспомнит, что рядом находится монастырь, пусть тебя внезапно озарит мысль, что мне хорошо бы исповедаться, собороваться и сделать прочие реверансы перед встречей с Творцом Небесным.
— Это позволит нам выиграть немного времени, — догадался Карел.
— Ну, если я буду исповедоваться во всех моих грехах, это позволит дождаться естественной смерти всего нашего конвоя, но мы не будем столь бесчеловечны. Поэтому остановимся только на главных. Дня три я вам обеспечу.
— Господин инструктор, а если Арнульф и его люди откажутся ждать?
— Карел, отказываться ждать — это священное право любого человека. Не хотят — пусть катятся «пид тры чорты», как говорят в стране древних укров.
— Но они не захотят, — по-прежнему сомневался Карел. — У них же приказ!
— Вот же дилемма. Буквально гамлетовского масштаба коллизия! Что ж, тогда пусть не катятся. Главное, мой августейший соратник, шоб ты был просто в лужу безутешен. Бессмысленно тащить с собой на ратную забаву человека, который рыдьмя рыдает, бьется в конвульсиях и кричит не своим голосом: «На кого ж ты меня покидаешь?!» — и прочую благомуть в том же роде.
— Но я так не могу.
— Должен. Иначе каждый час я буду вставать со смертного одра и заставлять тебя лить обильные слезы, подобно пожарному брандспойту.
— Зачем? — оскорбился Карел.
— Мой юный друг, все это затем и для того, чтобы ты, наконец, уразумел — «не могу» осталось за камерой перехода. Тоже мне, молодой Вертер — могу, не могу… Должен — значит, можешь! Все! Тема закрыта! Набирайся трагизма во взоре, твои бессвязные рыдания порадуют меня больше, чем условно осмысленные речи!
Бастиан, переговоры с преподобными отцами лежат на тебе. Как там было в первоисточнике: «Да не оскудеет рука берущего». А теперь — вперед, скорчили подобающие случаю рожи и марш-марш ко мне! Сцена пятая, акт первый, закат глаз и перемена маршрута.
Ночь ушла в бесконечное прошлое, и наступило утро, залившее летним светом лесную крепость и ее окрестности. Деревья, казавшиеся угрюмыми, скрывающими неведомую опасность, теперь напоминали добродушных исполинов в зеленых плащах со множеством пронизанных лучами прорех. Утро наступило, как наступают в общественном транспорте на ногу, мигом выдернув из тягостных раздумий.
Женя вскинулась на жесткой лежанке и оторопела, обведя взглядом убогую спальню. Она не помнила, как очутилась на топчане, а память упорно не желала возвращать ее к этому мигу. Вместо того ей снова и снова вспоминался ужасающий вид широченной спины с множеством свисающих, подобно пелеринам странного плаща, жировых складок. Евгения постаралась отогнать явившуюся взгляду картинку: толстенные, как у слона, ноги с когтистым птичьим оттопыренным назад пальцем вместо пятки.