Узниц можно было понять, но ежедневно собирающихся у «загона» мужчин? Зачем? Зачем приходить каждое утро, чтобы посмотреть на обреченных, поглумиться над ними, похохотать, кинуть монетой или, что гораздо хуже и чаще, камнем? Какое наслаждение можно получить от вида обожженных солнцем, худых, измождённых и вынужденных неподвижно стоять в «квадратах», женщин?
Тайра знала, какое.
Все ждали грудь. Очередную выставленную напоказ грудь. Ведь некоторым из посетителей никогда не представится шанса увидеть ее где-то еще — жену иметь дорого, а посещать «сладкие» дома еще дороже. Вот и смотрят, вот и ждут, как стервятники — молодые, старые, одинокие и нет. Приходят, чтобы заплатить не за лицо или фигуру, не за стих, не за песню, не за непонятные телодвижения, напоминающие агонию сумасшедшего, танец, а только за нее — за грудь.
Из-за нее же некоторых женщин иногда выкупали. В рабыни. И это считалось самым простым и легким искуплением грехов и выходом наружу, выходом в новую жизнь — пусть с постельными обязательствами, но свободную от пещеры и от тюрьмы.
Везучие…
Нет, не везучие. Тайра никогда не считала их таковыми, и никогда не выбирала ближние квадраты. Всегда дальние, всегда в конце «шахматной» доски — те, куда монета едва ли долетит, даже если ее кинет чья-то рука. И она никогда не танцевала. Не унижалась чтением стихов, не пела, не взывала к жалости грустными историями, не молила осоловевшую от ожидания «вкусного» публику, глазами — она вообще их не открывала — глаза. И никогда не шевелилась. А потому не получала монет — только те, что случайно закатывались на ее территорию и оставались лежать там.
Но это случалось редко, и от голода все сильнее садилось зрение. Все чаше шелушились веки, все хуже заживали раны и ожоги, все меньше сил оставалось на восстановление.
Ждать, ждать, только ждать. Однажды все изменится.
Все меняется, именно так говорил старый Ким, а он никогда не ошибался.
Тайра осторожно перенесла вес с одной ноги на другую, поморщилась от боли и жжения в пятках — сегодняшнее солнце решило всласть поглумиться над теми, кто не прикрылся одеждой — и едва сдержалась, чтобы не переключить внешнее зрение на внутреннее и не попробовать отыскать в воздухе вихри энергии воды, чтобы выстроить вокруг себя щит.
Нельзя щит, нельзя. Он спасет от солнца — от небесного огня, но выдаст ее. Если руки перестанут покрываться ожогами, а кожа — краснеть, те, кто наблюдает за ней, убедятся в том, что она мистик.
Мистик.
Придется терпеть, чтобы ночью хватило сил насытить себя энергией вместо еды — в очередной раз забыть, что на свете существует вода и хлеб, лепешки и рисовый суп — трансформировать и отфильтровать подходящие слои окружающего пространства. Или попробовать мысленно найти источник…