— Вам известно, господа, — только это тайна, величайшая тайна, молчание до самого момента взрыва! — Вам одним известно здесь мое имя.
— Мы унесем его с собою в могилу, — ответил Буабертло.
— Что касается меня, — сказал старик, — то я не назову его, хотя бы мне угрожала смерть.
И затем он вошел в свою каюту.
III. Смешение дворянства и разночинства
И капитан и его помощник снова поднялись на палубу и стали, разговаривая, прохаживаться по ней. Темой разговора был странный пассажир.
— Мы вскоре увидим, каков он в роли вождя, — прошептал Буабертло на ухо Лавьевиллю.
— Пока мы знаем только, он принц, — ответил Лавьевилль.
— Да как сказать.
— То есть во Франции-то он просто дворянин, но в Бретани — принц.
— Так же как Тремуйли и Роганы.
— Он, кстати, в родстве с ними.
— Но во Франции, при дворе короля, — продолжал Буабертло, — он такой же маркиз, какой я граф, а вы шевалье.
— Ну, двор-то этот теперь далеко. Про него можно, пожалуй, сказать: поминай как звали.
После некоторого молчания Буабертло продолжал:
— Что делать! За неимением французского принца, приходится довольствоваться принцем бретонским.
— За неимением дроздов… нет, за неимением орла, удовольствуемся вороном.
— Коршун бы, по-моему, лучше, — проговорил Буабертло.
— Конечно! Все же когти и клюв! — согласился Лавьевилль.
— Посмотрим.
— Да, — продолжал Лавьевилль, — пора, наконец, чтобы явился настоящий предводитель. Я согласен с мнением Тентеньяка, что все, что теперь нужно, это — предводитель и порох. Видите ли, капитан, я знаю почти всех возможных и невозможных вождей; бывших, настоящих и будущих: но ни одного из них я не считаю той умной головой, которая нам теперь необходима. В этой чертовской Вандее необходим генерал, который был бы в то же время и прокурором. Нужно надоедать врагу, оспаривать у него каждую мельницу, каждый кустик, каждый ров, каждый камешек, дразнить его, пользоваться всем, следить за всем, беспощадно убивать, запугивать, не знать ни сна, ни покоя. В настоящее время в этой мужицкой армии встречаются герои, но нет вождя: Д'Эльбе — ничтожество. Лескюр>{21} — болен, Боншан>{22} — склонен всех миловать и щадить; он чересчур добр, а это неразумно. Ларошжаклен>{23} превосходен, как второстепенный деятель; Сильц недурен в открытом поле, но не годится для партизанской войны; Кателино>{24} — наивный извозчик, Стоффле>{25} — хитрый лесной объездчик, Берар — тупица, Буленвилье — просто смешон, Шаретт>{26} — ужасен. Я уже не говорю об этом цирюльнике Гастоне. В самом деле, почему, черт возьми, мы придираемся после этого к революции и какая же после того разница между нами и республиканцами, если мы сами назначаем парикмахеров начальниками над дворянами!