Прежде чем ехать к государю, сыщик направился в редакцию. Размещалась она неподалеку — в начале Невского, наискосок от Николаевского вокзала.
— Где у вас тут сидит Шатуновский? — спросил Соколов у привратника.
— Это который Беспощадный? Да вон в той, возле ватерклозета, комнатушке, — сообщил жизнерадостный привратник. — Поздравления от коллег принимает. Читали, как он под орех графа Соколова разделал?
— Ну, и я его поздравлю!
Соколов вошел в небольшую, прокуренную комнатушку. За столом, стоявшим у окна, сидел рослый, с лошадиной головой и курчавой прической дядя лет сорока. Возле него разместились разномастные людишки, с интересом слушавшие дядю и весело хохотавшие.
Едва Соколов оказался перед столом, как все испуганно замолкли. Гость влез в карман макинтоша, вытащил смятую газету, показал дяде:
— Кто автор?
— Допустим, я! А что?
— Я — граф Соколов! Все, что тут намарано, — вранье. Откуда у нынешних писак такая болезненная страсть к лживым обличениям? Бедность заставляет? Или подлость?
— Мне сведения дали в полиции! — заносчиво произнес фельетонист.
— Ну а теперь ты, борзописец, сожрешь свое сочинение! Надо же, чем гнуснее личность, тем сильнее она пылает обличительной страстью. Ну, разевай хайло!
— Полицию, скорей зовите полицию! — заверещал обличитель и попытался спрятаться под стол.
Соколов выволок его оттуда, разложил на столе. Затем нажал на скулы — рот разинулся, показав желтые крупные зубы. Сыщик не спеша затолкнул в задыхающуюся глотку газету.
— Другой раз подумаешь, как марать честь других! — и вышел, долбанув дверями.
Сотоварищи борзописца сидели не шелохнувшись.
* * *
Теперь путь Соколова лежал прямиком в Новый Петергоф — к государю.