Ленин побарабанил пальцами по столу.
— Гм-гм! Мои опасения оказались напрасными. При поддержке правительства Германии мы свалим с ног этого колосса на глиняных ногах — говняное российское самодержавие. — Торопливо допил чай, вытер губы матерчатой салфеткой, поднялся со стула. Жидко рассмеялся: — Есть закон: женщину и деньги следует брать сразу, пока дают. Пойду-ка к этому Штакельбергу.
— Строго погрозил пальцем: — Смотрите не проболтайтесь! Никому, особенно оппортунисту Гельфанду-Парвусу, про чек — ни гугу! Чек на предъявителя, а сподвижнички не за тридцать миллионов — за тридцать копеек родной матери глотку перегрызут.
— Да уж, этот дядя на руку нечист, — поддакнула Надежда Константиновна. — Помнишь, Ильич, курьезную историю, что случилась с Гельфандом в восьмом году?
Ленин расхохотался:
— Это когда он размотал с любовницей почти сто тысяч германских марок? Очень забавная история, хоть в пьесу ставь ее для Художественного театра.
Арманд навострила ушки:
— Что такое, Володя? Расскажите!
— Тогда Гельфанд состоял еще в русской социал-демократической партии. А у него всегда был особый талант в делах коммерческих. Он убедил Горького, и тот доверил Гельфанду ведение его денежных дел в Германии.
— Конечно, по всей Европе почти на каждой сцене игралась пьеса Алексея Максимовича «На дне», — вставила слово Арманд.
Ленин продолжал:
— По договору двадцать процентов от выручки брал
Гельфанд, малая часть — Горькому, а львиная доля шла в партийную кассу. И вот у нашего коммерсанта скопилась громадная сумма (думаю, не случайно) — более ста тысяч. Некоторые, впрочем, ручались за двести тысяч. И вот наш коммерсант бежал с этими деньгами, спасался от праведного революционного гнева. Гельфанд перепугался гнева партии, состряпал оправдательное письмо и отправил его Горькому: «Меня погубила чистая и возвышенная любовь к возвышенному созданию. Только вы, Алексей Максимович, сможете понять меня. Я путешествовал со своей любимой женщиной!» Партийный суд заклеймил позором казнокрада. Тот, словно в ссылку, отправился в Константинополь. И тут, гм-гм, не потерялся, провел несколько смелых финансовых операций. Наш Александр хоть и на руку нечист, но человек весьма замечательный.
— Ты, Ильич, спас его тогда, — заметила Надежда Константиновна.
— Я заявил товарищам: «Что толку в отлучении Парвуса от революции? Александр — выпускник Базельского университета, доктор философии. Ведь это умнейший человек, сподвижник Плеханова, Аксельрода, Засулич! Такие люди нужны революции. Давайте объявим Гельфанду амнистию. Но с условием: пусть остаток денег вернет в партийную кассу». И что? Этот архиплут вернулся с повинной и с какими-то грошами в кармане. — Ленин сокрушенно покачал головой. — К сожалению, воровство из партийной кассы стало, гм-гм, печальным обычаем. Товарищи забывают, что они служат не мамоне, а высокой идее.