— Ты так и собираешься постоянно следить?
— Ты против? — удивилась девушка. — Или я должна вынести тебе на расписном полотенце обгорелый хлеб и латунную солонку?
— Нет, — тут же смутился Мирослав. — Я, конечно, понимаю, что я тут гость…
— Не просто гость, а гость непрошеный, — уточнила она.
Яркими брызгами красок мелькнул полог юбки. Откуда юбка, ведь мгновение назад Мирослав готов был поклясться, что хозяйка дома так и не сняла плащ? Чудеса… Длинная, цыганская, разноцветная юбка. Прям как на ярмарке. И блестит, переливается, словно золотые полосы вшиты…
— Ну так свистни своим песикам, да нехай башку отгрызут, — сержант уголком сознания понимал, что его понесло, но некстати сказались усталость, память о страшных ранах и неопределенность положения — то ли пригреют, то ли псам скормят. — Раз непрошеный я, раз сам приперся да ноги на скатерть громозжу. Или кто-то сам позвал да в зубах приволок?
— У тебя в роду не было славной рыбки ерша? — задумчиво промолвила Хозяйка. — Или ежика?
— В роду не было, вот брюхо ими набивал не раз, — от мирного тона Хозяйки Мирослав даже немного растерялся, дурной запал исчез, как не бывало.
— Извини… — проговорил сержант, вытирая лицо ладонью, жест оказался таким простецким и некуртуазным, что сержант окончательно смутился и покраснел, как буряк.
— Вот и подхватил от ершей да ежей дурную привычку бросаться в бой, не подумав о последствиях. Вы, мужчины, все такие… — сказала девушка и тут же, без перехода почти приказала:
— Держи.
В руках Мирослава неожиданно оказался кубок. Старинная итальянская работа, на удивление тяжелый. Золото? Ну, всяко не латунь… В кубке плещется черная жидкость. Не просто плещется, а вздымает крошечные волны, тяжелые и молчаливые, как волны Немецкого Моря.
Странный сосуд, странный напиток.
— Пей.
Приказы, отданные таким тоном, лучше выполнять сразу. Не задумываясь. Иначе придется идти на что более паскудное…
Жидкость оказалась не такой уж и противной на вкус. Определенно не вино, но что-то крепкое, с легким оттенком пережженного сахара, можжевельника и едва ощутимой теплотой парного молока.
Сержант допил. Хозяйка молча забрала кубок и кивнула — вставай, мол, засиделся. Мирослав встал, отряхнул со штанины налипший лесной мусор…
И в глаза прыгнула привычная уже пестрота юбки, змеей обвившейся вокруг стройных ног. Прыгнула, запорошила переливом, заманила в ловушку без выхода… Красный — зеленый, золотой — серебряный… А потом юбка полетела куда-то в сторону, туда, где уже валялся плащ, раскинувшийся на дощатом полу.
К юбке и плащу полетели остальные вещи. Да и не так их много оставалось. И красный шелк терялся на фоне засохшей крови. И черный бархат тускнел рядом с крошками еще не оттаявшей земли.